– Сомневаюсь, что они действительно это знают, – сказал он и коротко махнул Фицуорину. – Встань.
Фульк чуть не покачнулся, когда затекшие колени приняли на себя вес его тела.
Иоанн протянул Фульку пояс и оружие с таким видом, словно швырнул нищему корку хлеба. Затем невозмутимо прошествовал к трону и сел.
– А теперь подойди ко мне, – приказал король, – и принеси оммаж за свои земли, включая Уиттингтон.
Сердце Фулька стучало, как молот. Пальцы вдруг показались ему непомерно большими и неповоротливыми. Он с трудом застегнул пряжку пояса и проверил, хорошо ли привязаны ножны. Подойдя к трону, еще раз опустился на колени: те протестующе скрипнули, а мышцы бедер задрожали. Иоанн наклонился и взял ладони Фулька в свои. Соприкоснувшись, давние враги чуть не вздрогнули от отвращения, которое ясно читалось на лицах обоих, но рук не расцепили. Фульк снова заговорил, уже более громко и отчетливо. Едва заметно дрогнувшим голосом он принес вассальную клятву Иоанну. Тот же, в свою очередь, объявил, хотя и не так громко, что принимает клятву и дарует Фульку право на все его земли, и на Уиттингтон особо.
Король наклонился еще ниже, чтобы запечатлеть на щеке Фулька поцелуй мира.
– И пусть это принесет тебе одно только горе, – прошептал он, задев бородой щеку Фицуорина.
Фульк встал и, отступив назад, отсалютовал королю:
– Благодарю вас, сир. Все ваши добрые пожелания я, будучи верным вассалом, возвращаю вам вдвойне.
Иоанн скрежетнул зубами.
– Можешь идти, – сказал он. – Канцелярия юстициария подготовит все необходимые бумаги.
Фульк еще раз низко поклонился, повернулся и вышел с гордо поднятой головой, держа руку на эфесе меча. Он покорился королю и принес клятву вассальной верности. Иоанн восстановил его в правах на земли. Теперь они связаны договором как сеньор и вассал, и Фульку подумалось, что это сильно смахивает на брак по расчету: жениху и невесте насильно навязали союз, которого они не желали; оба не в восторге, но из чувства долга будут хранить верность друг другу. Так что – пат, как он и сказал Солсбери.
Глава 34
Отряхнув с рук пыль, Мод с удовлетворением, хотя и с некоторой брезгливостью оглядела гору старого тростника, вытащенного из дома после зимы и занимающего теперь вершину навозной кучи в дальнем конце двора. Все утро служанки орудовали метлами, а мужчины махали лопатами и катали тачки, чтобы удалить толстый слой мусора, накопившегося с ноября по март. Зима нынче выдалась такая суровая, что, когда пришла пора менять тростник, более разумным показалось бросить поверх новый, чем выносить старый. К апрелю возникло такое чувство, что все в доме ходят по слою пружинящего мягкого навоза. Когда сегодня утром Мод увидела копошащихся в гнилье личинок, то поняла, что следует немедленно навести порядок.
Домашняя птица пировала, радуясь изобилию этих как с неба свалившихся насекомых, так что птичьими яйцами и мясом обитатели замка уж всяко будут обеспечены. Прежде чем насыпать свежий слой зеленого тростника, утрамбованный земляной пол следовало очистить золой и щелочью. Потом поверх щедро разбрасывали льнянку, чтобы не заводились блохи, и лаванду, чтобы запах стал приятнее. По крайней мере, хозяина встретит уютный зал – когда бы он ни вернулся. Как только стаял снег, Фульк с головой погрузился в дела: ездил по всем своим поместьям, рассматривал жалобы, выслушивал доклады управляющих. Изредка приходили письма, написанные его рукой, но по содержанию едва ли напоминающие сказания трубадуров. Фульк писал, что здоров, и выражал надежду, что жена и дети тоже здоровы. Последнее подобное послание прибыло три дня назад из Уилтшира, и лаконизм его одновременно возмущал и веселил Мод.
Восторженный детский крик заставил ее обернуться. Хависа катала маленького братика в тачке. Солнечный свет превратил его волосы в светло-желтый нимб, а кудри девочки расцветил огнем.
– Осторожно! – предупредила Мод, прикрыв глаза от солнца.
Хависа повернула голову, и тачка опрокинулась, выбросив пассажира на траву. Крики восторга сменились ревом ужаса. Мод подбежала к ним и взяла маленького Фулькина, как они называли его дома, на руки.
– Я не хотела! – Хависа виновато посмотрела на мать.
Та лишь сердито покачала головой. С каждым днем старшая дочь становилась все более похожей на дядю Уильяма. Хавису нельзя было просто усадить с соломенной куклой, как Ионетту, или с вышиванием, как Клариссу, рассчитывая, что она будет вести себя тихо.
– Знаю, что не хотела, – сказала Мод, призывая на помощь остатки терпения, которого уже не осталось.
Не считая шишки на голове, Фулькин, кажется, совсем не пострадал. Мод убрала ему волосы со лба и поцеловала. Мальчик вывернулся у нее из рук и, уже забыв о падении, потребовал посадить его обратно в тачку.
– Катать, – приказал он Хависе. Словарный запас у малыша был еще невелик, однако он твердо знал, чего хочет.