Лорды Белого замка

– Я хотела как лучше, но вы правы: не надо было мне ездить! – Лицо Клариссы пылало, и не только потому, что на нем отражалось пламя пожара. – И между прочим, я давно уже не девчонка – я взрослая!

Фульк выругался сквозь зубы и, как вихрь, умчался к горящему замку. Кларисса осталась на дороге одна: еще при первых признаках надвигающегося скандала все остальные быстро нашли себе какие-то важные дела. Снег стремительно падал, большие, как лебединые перья, снежинки кружились в воздухе. Клариссе захотелось сесть на свою кобылу и ускакать прочь, но это был лишь минутный порыв. Жара гнева и досады хватило бы, чтобы на некоторое время согреть ее, но чтобы продержаться долгую зимнюю ночь, этого было явно недостаточно. Кроме того, следовало немедленно заняться ранеными. И хотя Фульк только что обозвал ее безмозглой, Кларисса была девушкой разумной и ответственной.

Плотно запахнув плащ и подняв капюшон на подкладке из овчины, она пошла через темную снежную равнину в сторону Уиттингтона – к багровому погребальному костру.

Атака валлийцев была отбита, но цели своей они достигли. Спасти замок от уничтожения не представлялось возможным. Фульк бодрствовал, щурясь от дыма и снега. Он не мог заставить себя лечь и завернуться в плащ, как это сделали остальные, и согревался от ночного холода теплом гибельного огня, словно это был простой костер.

Он шел между горящими домами и думал о том, сколько ему в свое время пришлось выдержать, чтобы обрести Уиттингтон. Часть зала обвалилась, вызвав дождь искр. Ослепительные золотые точки помчались в ночь, двигаясь навстречу падающему снегу. Здесь, в этом замке, родились почти все его дети. Здесь он много лет назад спал с Мод на голом деревянном полу, мечтая о будущем. Каждая искорка была словно воспоминание, улетающее во тьму, чтобы никогда уже больше не возвратиться, и Фицуорин неожиданно почувствовал себя опустошенным. Наутро останутся лишь обугленные черные останки построек, курящиеся легким дымком, и ничто не будет напоминать о его прошлой жизни.

Внезапно подступила невыносимая тоска. В уме билась лишь одна-единственная мысль: все ушло, и ему самому тоже надо стать частью огня. Пошатываясь, как пьяный, он подошел к останкам большого зала и вытащил меч, как будто собирался бросить вызов врагу, притаившемуся в багровой глубине.

Краем глаза Фицуорин заметил движение и резко развернулся. По лезвию поднятого меча струился отблеск огня. Спустя мгновение Фульк опустил оружие.

– Уходи, – обессиленно произнес он, чувствуя, как внутри нарастает напряжение. – Я не нуждаюсь в твоем обществе, не желаю тебя видеть. Черт побери, женщина, оставь меня в покое!

Однако Кларисса пропустила это его приказание мимо ушей и встала между Фульком и огнем. Ее большие темные глаза решительно сверкали, а кулаки крепко стискивали ткань плаща.

– Я знаю, вам нужна Мод, – мягко сказала она. – Я бы тоже хотела, чтобы она была здесь. Чтобы подбодрила меня и подсказала, что делать, ибо я совсем потерялась и боюсь не справиться в одиночку. Я хочу, чтобы она была рядом с вами и поддерживала вас, но ее нет. Мод мертва, и Господь принял ее к себе. Отпустите ее.

Фульк почувствовал, как его рука взмахнула мечом. В глазах Клариссы вспыхнул страх, но она не сдвинулась с места. Сталь мелькнула в дюйме от ее горла, и тогда он перехватил рукоять меча и с ревом, полным боли и отчаяния, швырнул оружие в самое сердце огня – туда, куда только что хотел прыгнуть сам. А потом Фульк рухнул на колени в снег и безнадежно зарыдал. Он оплакивал не только Мод, но и свою потерянную жизнь.

Кларисса опустилась на колени рядом и заключила его в объятия. Сквозь изматывающие, рвущие душу рыдания, с которыми выходило его горе, Фульк почувствовал, как и она тоже, чуть тише, вздрагивает от плача, и краешком сознания услышал, как она шепчет, что все будет хорошо. Разумеется, не так, как прежде, ибо прошлого уже не вернуть, и тем не менее все будет хорошо.

Глава 44

Замок Уиттингтон, лето 1224 года

Камни с каменоломни проделывали немалый путь, добираясь к месту строительства нового замка: сперва путешествовали по реке Северн в Шрусбери, затем ехали на запряженной волами телеге, а потом тряслись в переметных сумах на пони. Сидя в седле, Фульк смотрел, как прибывают грузы, и чувствовал причудливую смесь радости и боли. Его конь запрокинул голову, и бубенцы на вплетенных в гриву алых лентах мелодично зазвенели.

Остатки сгоревшей бревенчатой башни и палисада разгребли, и на месте старой крепости вырастала новая башня с полукруглой сторожкой. Память о прежнем замке потихоньку стиралась. Фульк уже не мог с точностью представить себе расположение кухни или вспомнить, сколько окон было в главном зале – пять или шесть. Но, с другой стороны, какая разница, не все ли равно? Это имеет значение разве что для самого дальнего уголка памяти, живущего тягостной ностальгией по времени, которое, возможно, и не было таким совершенным, каким казалось сейчас.