Исполнив обязанность, Фульк вернулся на место и со смешанным чувством разочарования и облегчения засунул длинную полосу зеленого шелка к себе в кошель. А потом с досадой выбросил все это из головы и подсел к товарищам. Вино лилось рекой, начиналась борьба на руках. Намного лучше держаться безопасного мелководья честного мужского братства, чем тонуть в мутных глубинах куртуазной любви.
Мод смотрела на мужчин и их забавы: за столами смеялись, пили, продолжали шутливо бороться, как совсем недавно на ристалище. «Словно дети», – пренебрежительно подумала она, прекрасно сознавая, что к этому пренебрежению примешивается и немалая доля зависти. Будь она мужчиной, тоже сидела бы сейчас там, с ними, в самой середине, сильная и уверенная. Она представила, как ее локоть опирается на стол, а пальцы обхватывают ладонь Фулька, увидела себя победно прижимающей его руку и почувствовала под ложечкой жар.
Глава 13
Хависа Фицуорин беседовала во дворе замка с бродячим торговцем, раскладывавшим на красной ткани свои товары, когда стражник выкрикнул, что вернулся лорд ле Брун.
– У меня есть еще серебряные иголки, – сказал торговец. – Невероятно тонкие! Через шелк пройдут – и дырочки не оставят.
Хависа прикрыла глаза от солнца ладонью и посмотрела в сторону ворот.
Чувствуя, что теряет внимание потенциальной покупательницы, разносчик заговорил чуть громче:
– Видите эту белую мазь из лепестков роз? Руки будут мягкие, гладкие – ни один мужчина не устоит, чтобы не поцеловать их.
– Пожалуй, я возьму, – хихикнула служанка Хависы, – но только, чур, ты вернешь мне деньги, если не подействует.
– Что вы, уважаемая, это исключено! С моим кремом вы будете желанны повсюду, отсюда и до самого мыса Лендс-Энд, обещаю вам.
Не обращая внимания на их шутливую перепалку, Хависа пошла к воротам. С тех пор как муж с сыновьями отправились в Лондон, дабы ускорить рассмотрение дела о возвращении им Уиттингтона, прошло уже почти три недели. Фицуорины были верными сторонниками Ричарда, исправно вносили деньги на Крестовые походы и пожертвовали на выкуп короля доход от всей шерсти, за год настриженной с овец. Взамен же они рассчитывали на справедливое решение по их делу. Теперь, когда Хьюберт Уолтер стал юстициарием, Брюнин от души надеялся, что справедливость наконец-то восторжествует.
Два сержанта отперли ворота и с трудом раскрыли створки внутрь, пропуская отряд всадников. Наученная опытом, Хависа отошла подальше от лошадей, которые подняли своими копытами целое облако пыли. Осень стояла уже на пороге, но в воздухе было еще по-летнему сухо. Сердце Хависы преисполнилось гордости, когда она увидела, как ее мужчины натягивают поводья и спешиваются. Муж и сыновья были полны жизненной силы, красивы, как на подбор, и теперь, хотя и на короткое время, они принадлежали ей.
Брюнин спрыгнул с коня и тотчас обернулся, ища глазами супругу. Под его выразительными черными глазами залегли темные круги – следы усталости, и он старался беречь левую ногу: старая рана досаждала, когда он уставал. Но даже сквозь слой дорожной пыли, пребывая под грузом усталости, он весь так и светился ликованием.
– Вернули! – неистово закричал он, увидев жену. – Родная, нам вернули Уиттингтон!
Хависа бросилась в объятия мужа. Сжимая жену крепко, как щит в бою, Брюнин развернул ее и поцеловал. Хависа почувствовала вкус пыли у него на губах и соленые капли на колючей щеке – то ли пот, то ли слезы.
– Это замечательная новость, любовь моя! Тебе надо было сразу послать мне весточку, чтобы мы устроили пир и отпраздновали победу!
– Ну уж нет, я хотел сам тебе это сказать, – прошептал он ей на ухо. – И показать. – Он сунул руку под котту и достал свернутый лист пергамента, скрепленный печатью юстициария.
– Что это? – спросила Хависа, взяв у него пергамент.
– Решение Хьюберта Уолтера о том, что Уиттингтон снова принадлежит нам.
Хависа переводила глаза с мужа на пергамент и обратно. Она засмеялась, причем в смехе этом отчетливо сквозило недоумение.
– И все? Так просто? Тебя не заставили прыгать через горящие обручи, как собаку в бродячем цирке?
– Пусть бы только попробовали!
Все было слишком хорошо, чтобы оказаться правдой, но Хависа не хотела отравлять мужу удовольствие и разрушать своими сомнениями эйфорию, в которой он сейчас пребывал. Что ж, возможно, Хьюберт Уолтер и впрямь отдал Фицуоринам Уиттингтон в награду за их неизменную верность королю. Еще раз обняв супруга, Хависа повернулась, чтобы поздороваться с сыновьями. Заключенная одновременно в полдесятка жарких объятий, она поняла, что мальчики счастливы не меньше отца. Даже на лице у Филипа, самого спокойного и уравновешенного из всех их детей, сияла широкая улыбка. Уильям просто лучился от радости, а Фульк не скрывал ухмылку от уха до уха. Еще бы! Он ведь был наследником и от этого приобретения выигрывал в полной мере.
– И что теперь? – спросила Хависа, когда оруженосец Брюнина полностью разоружил своего лорда и унес хауберк, чтобы почистить и смазать его.