Лорды Белого замка

– Многое зависит от техники, – пояснила Мод, – и к тому же я сильнее, чем кажусь. – У нее разгорелись глаза. – Приятно видеть, как изумляются мужчины, когда я стреляю по мишени не хуже их. Всякий раз, попадая в яблочко, я словно бы мщу за ту девчонку, которой не разрешали бегать и играть наравне с мальчишками.

– А Теобальд что говорит? Неужели одобряет?

– Одобряет, – засмеялась Мод. – Тео заявил, что, если когда-нибудь наступит такой день, что нам придется держать осаду, он поставит меня на стены замка вместе со своими лучниками. Я ответила, что ловлю его на слове.

– Могу себе представить, – сказала Хависа. – Да ты у нас еще вдобавок и искусная рукодельница, так что сможешь не только наносить раны, но и зашивать их. – Говоря это, леди Фицуорин улыбалась, но улыбка внезапно покинула ее губы, словно женщина получила пощечину.

– Мадам? – Мод осторожно тронула ее за руку.

Глаза бедняжки наполнились слезами.

– А мои-то сыновья, – с трудом сглотнув, проговорила она. – Кто перевяжет их раны, кто будет смотреть на них с крепостной стены?

Мод чуть не сказала, что Фульк и его братья – взрослые мужчины и вполне могут справиться сами. Однако представила Теобальда раненым, попавшим в беду и поняла чувства Хависы.

– Но ведь родственники в Бретани о них позаботятся?

Хависа покачала головой и ничего не ответила. Только достала из рукава мятый льняной платочек, промокнула глаза и высморкалась.

– Понимаю, что веду себя глупо. – Она шмыгнула покрасневшим носом. – Сколько ни плачь, все равно ничего не изменишь. Ну хватит, – сказала она и расправила плечи. – У тебя с собой этот твой лук? Хочу посмотреть, как ты стреляешь.

Целый час Мод демонстрировала Хависе на лужайке свои новые умения, стреляя в большую соломенную мишень. Раз за разом стрелы с гусиным оперением вонзались точно в центр. Лицо Мод было восторженным и сосредоточенным. Она облизнула губы; глаза горели удовлетворением от достигнутого. Один из стражников замка, который считал себя хорошим лучником, решил посоревноваться с ней и был посрамлен.

– У тебя и правда талант! – воскликнула Хависа.

– Как и в любом деле, здесь важна тренировка. – Мод протянула Хависе лук. – Вы бы тоже могли научиться.

Та отказалась, грустно покачав головой:

– Слишком поздно.

– Никогда не поздно учиться.

– Но только не в моем случае.

Вскоре они вернулись в замок: солнце перестало дарить тепло, задул холодный ветер. Хависа, с посеревшим и осунувшимся лицом, дрожа, куталась в плащ.

В зале их ждал обед: миндальный суп и пирог с бараниной и шафраном. Мод ела с жадным аппетитом энергичной молодой женщины. Она испытывала голод, еще когда они пошли стрелять, а сейчас желудок казался пустой пещерой. Но если Мод налегала на суп, пирог и хлеб, то Хависа лишь вяло ковыряла вилкой в тарелке и почти ничего не ела.

– Вы не проголодались? – спросила Мод и подумала, что худоба хозяйки неудивительна.

– Последнее время у меня нет аппетита, – призналась Хависа, с отвращением глядя на несколько кусочков, лежащих на тарелке. – Иногда от одного запаха еды мутит.

– Вы советовались с врачом?

Миссис Фицуорин покачала головой:

– Я тридцать лет лечила всех, кто живет в моем доме. Мне не нужен врач, чтобы понять, что случилось.

Она не стала продолжать, лишь молча вертела в руках кубок. Глянув ей в лицо, Мод воздержалась от расспросов.

Однако вечером, когда они сидели у камина и играли в мельницу, Хависа подвинула одну из своих фишек и тихо проговорила:

– Мод, я больше не могу держать это в себе. Мне кажется, я умираю.

В камине трещал огонь, и это был единственный звук в комнате. Мод растерянно глядела на Хавису и не могла подобрать слов. Хотя в комнате было тепло, по спине у нее пробежал холодок.

– У меня такое чувство, что меня грызет изнутри, и с каждым днем становится все хуже. – Миссис Фицуорин прикусила губу. – Когда уехали сыновья, я сперва подумала, что это от горя – слишком уж мало времени прошло после смерти их отца.

– Может быть, так оно и есть, – быстро вставила Мод, хватаясь за спасительную соломинку.

Хависа покачала головой и положила ладонь себе на живот:

– У меня здесь какой-то бугор, причем он растет и болит. Иногда меня одолевает фантазия, и я говорю себе, что это мое разбитое сердце толкается в кожу. Но я уже видела похожие наросты и знаю, что они предвещают скорую смерть.

– Мне очень жаль, – прошептала Мод, понимая, насколько неуместно это звучит, но что еще ей оставалось? В душе она пожалела, что Хависа поверила ей свою тайну. Мод очень не хотелось принимать возложенный на нее груз.

– Ни к чему жалеть, но я буду рада, если ты помолишься о моей душе. Смерть, когда она придет, будет желанным освобождением… и у меня, по крайней мере, есть время приготовиться. Самое трудное – это ожидание. И эта ежедневная изматывающая боль.

– Но это же несправедливо! – выкрикнул таящийся в душе Мод непокорный ребенок. Глаза ее наполнились слезами безысходности и возмущения, и она одним движением смела фишки с доски.

Хависа встала, подошла к девушке и обняла ее.