Лоринг

Я провел у Гленны еще два дня, пока не смог подняться. За это время у нее побывало несколько раненых и больных. Жертвы завала в шахте кричали от боли, мычали и бились в конвульсиях. Из шести человек до утра дожили двое. Гленна справлялась с ними сама. Я лишь старался поддерживать огонь, чтобы она могла обеззараживать инструменты и прижигать раны после ампутации конечностей. Хрупкая женщина справлялась с мужчинами во много раз сильнее ее. Она шептала что-то утешительное, хвалила, поддерживала, и умирающих успокаивала, как родных, пела им колыбельные и целовала мокрые от слез щеки. Даже мне стало дурно после такой ночи, а Гленна еще утром принимала у себя пациентов, среди которых нередко были беременные женщины. Круговорот жизни и смерти, все это прошло у меня перед глазами. Гленна жила в другом мире, в том, куда я не хотел бы попасть. Она и впрямь владела какой-то магией, раз не сошла с ума до сих пор. Едва за последним пациентом закрылась дверь, девушка, вместо того чтобы упасть без чувств на кровать, встала на колени и принялась горячо молиться за всех и каждого, помня их по именам.

Однажды, когда выдалась тихая минута, и последний пациент спал под действием морфия, я спросил то, о чем едва не забыл.

— Гленна, ты слышала о киновари?

— Конечно же! — удивилась она. — Старый дешевый способ вылечить грешное тело. Небезопасный, но действенный.

— И ты пользуешься ею?

— В крайних случаях, — подтвердила девушка, и обеспокоенно спросила, — а в чем дело? Я не обнаружила у тебя на теле никаких следов сифилиса.

Если она хотела меня смутить, ей это удалось. И все же я решил выяснить до конца:

— А ты никогда не имела дело с господами из Лебединых Прудов? Или, возможно, кто-то из местных лекарей…

Гленна покачала головой:

— Думаю, там и своих врачевателей хватает. Что же до меня, я бы никогда не сказала тебе, даже если бы лечила кого-то из господ. Это тебя не касается, Арчи.

Уходя из ее дома, я чувствовал себя выпотрошенным не физически, а духовно. Хотелось скорее забыть обо всем этом. Я и прежде видел, как умирают люди, но еще никогда не становился свидетелем такой яростной борьбы со смертью.

— Береги себя, — в напутствие сказала Гленна. Она провела рукой по венку из лоскутков и задержала палец на одном с кровавым следом. — Я позволила себе испортить твою рубаху.

Немногим ранее я заметил штопку на одежде, но не знал, откуда та взялась.

— Спасибо, — сказал я, пожалуй, одно из самых непривычных слов. Оно бессмысленное, когда не подкреплено звонкой монетой. «Спасибо» в стакан не нальешь и в карман не положишь» — любят у нас говорить. Но, думаю, Гленна хорошо знала цену этому слову. Она чуть улыбнулась и кивнула.

— Старайся держаться теней, Арчи. Возможно, только им ты и нужен. И прячь лицо. Здесь воров не любят. Но тех, кто продался сыщикам, не любят еще сильнее.

Я нахмурился, глядя в ее отталкивающее лицо, настолько несоответствующее истинной сути, и поспешно спустился по ступенькам, на ходу поднимая капюшон. Значит, она знала. Те визитеры рассказали ей о егерях. Так что Гленне угрожали не только чужаки. Должно быть, ей пришлось защищать меня перед местными.

* * *

Кто бы мог подумать, что вор Арчи сам пожалует во Двор Венаторов. При свете дня, не скованный и без конвоя.

Совру, если скажу, что не задержался под аркой ворот. Уверенность дрогнула, и ноги наотрез отказывались переступать невидимую грань между какой-никакой, но свободой, и рабством. Но я все еще слышал слова Гленны. Кому я нужен в этом или в любом другом городе? Что меня ждет, кроме удавки или чего похуже?

На меня смотрели, как на привидение. Сыщики разных мастей и рангов провожали меня изумленными взглядами. Я снял капюшон, и каждый теперь мог вдоволь налюбоваться моей небритой физиономией, так похожей на ту, что светится среди портретов особо разыскиваемых преступников Патрии. Слушая шепот за спиной, я поднялся по лестнице, пересек коридор и без стука вошел в кабинет Вилсона, прервав совещание.

В помещении находилось несколько незнакомых мне человек, все они слушали старшего, глотая каждое слово, но когда он замолчал, обернулись ко мне, чтобы узнать, кто посмел помешать.

— Мы закончили, — произнес Вилсон, не спуская с меня глаз. Я стоял в дверях, пока мимо протискивались законники. Их выглаженная форма вынужденно соприкасалась с моими лохмотьями, и от каждого такого касания у меня горела кожа, будто ее сдирают раскаленной ложкой.

Когда стало пусто, Вилсон махнул рукой:

— Входите, Лоринг.

В помещении кроме него остался только Пилс, который смотрел так, словно я принялся исполнять канкан.

— Не возражаете, если я присяду? — этот вопрос прозвучал уже тогда, когда мой зад расположился на стуле.

— Я несколько удивлен, — признался Вилсон, не торопясь садиться. — Вас не было пять суток. Мы полагали, что вы…

— Сбежал?

— Погибли. В самом деле, куда вам бежать?

Вопрос вошел ржавым гвоздем в позвонок. Он прекрасно знал, что на меня откроется охота, и я приползу обратно, если уцелею, конечно же.