Лось

— Я бы выразилась иначе — профессиональная осторожность. Ладно, к делу, а то уже четверть пути проделали. Во-первых, хочу тебя предупредить: Рыбаков тебе не друг, как бы ни старался прикидываться таковым!

— Можно я сам в своих друзьях разбираться буду? — я опять начал злиться.

— Миша, я променяла тебя на другого Михаила и прогадала. Я не обольщалась, оба вы искали своей выгоды, но ты был честнее тем, что хотя бы ничего не обещал и почти ничего не просил. Ну, и как любовник ты был лучше.

Искоса взглянул, отказываясь комментировать. Да, она не врала, мои личные способности подтверждали, но что мне с информации, что я трахаюсь лучше, чем Мишка, кроме почесывания собственного эго?

— Я не прошу мне верить, но у Рыбакова слишком много комплексов, и значительная их часть завязана на тебе, имей это в виду, — только дождавшись моего мрачного кивка, она продолжила, — Второе: готовься, в декабре будет новый дебют. Световой день короткий, но командование не желает больше ждать.

— Нам же полгода обещали?

— Не знаю, кто и когда обещал, но со второго числа вызов может последовать в любой день. Проверь готовность, в лучшем случае у вас будет полчаса на сборы.

— Шеф знает?

— Нет, официально не знаю даже я, поэтому доводить до него ничего не буду.

— Понял, не забуду.

— И последнее…

— Да?

— Независимо от результата сразу после поединка меня переведут, решение уже принято, и вряд ли мы когда-либо увидимся. Я хочу, чтобы ты знал: я была против схлапывания того окна

и как могла отписывалась. Ты можешь сколько угодно сомневаться в моем уме, но я видела, что вы не готовы. Разгром плохо отразился не только на вас, но и на мне: полковника мне теперь почти наверняка не видать, разве что произойдет чудо. Я женщина злопамятная, — уточнила она то, что не нуждалось в уточнении, — И очень долго выясняла, с чьей подачи нас "осчастливили". Мир не без добрых людей — в итоге со мной поделились. Полковник войск специальной императорской охраны Краснова Елена Васильевна — помнишь такую?!

— Зачем? — прохрипел я, оттягивая ставший тесным воротник куртки.

— Вот этого я не знаю. Мы почти пришли, — с этими словами она влепила мне увесистую пощечину, для которой не было никаких предпосылок в эмофоне.

— За что? — отшатнулся я.

— За то, что пользовался, за то, что даже не пытался побороться и просто за все, что было! Или, скажешь, не за что?!

Склонился, подхватывая красную от удара ладонь, которую притянул к себе и поцеловал.

— Есть за что. Прости.

— Извинения приняты. Мы в расчете.

Не все тренировки команды проводил я сам — иначе бы у меня никакого времени на другие дела не оставались. За разминку очень часто отвечал Угорин, стрельбу и фехтование вели местные инструкторы, еще пилотам читали несколько общих военных дисциплин. Эти занятия я несколько раз посетил для оценки и общего развития, а потом на них забил. Конкретно за мной оставалась почти ежедневная двухчасовая практика в экзах и выезды на полигон, которые случались примерно два раза в неделю. Тем не менее основная ответственность за подготовку группы лежала на мне, шеф в обучение не лез, хотя и краснел в комендатуре наравне со мной после медосмотра, выявившего залет Лизы. Когда только умудриться успела? И, главное, с кем, если и Андрей, и Василий, и Юрий резко отрицали свою причастность, и благодаря собственной эмпатии я склонен им верить.

Не факт, что окно по заказу откроется ровно второго декабря, но вряд ли ожидание продлится больше недели-двух, а это значит, что о новой броне следует забыть — выходить против тварей придется в существующей. Обиженная прима Горбунов даже эскизы до сих пор выдать не сподобился, хотя Ван-Димыч успел уже в Москву сгонять, чтобы согласовать заказ с Забелиной — она лично курировала нашу программу, поэтому не только этот, а вообще многие вопросы ему приходилось решать непосредственно с ней. Из этих поездок шеф всегда возвращался злым и нервным:

— Сосала и сосала! Ни капли не оставила! Чтоб ей не заглотить и подавиться!

Уж на что Алексей Игоревич привычный к перлам Воронина, но и он поперхнулся на полуслове, услышав последний шедевр.

— Кто сосала? — спросил он, прокашлявшись.

— Забелина!

— Что?! — хором выдали мы.

Проф был мужчиной, что называется, в самом расцвете, но представить его в компрометирующей ситуации с мамой Младшего — даже у меня воображение забуксовало.

— Всю кровь, говорю, высосала, упырица проклятая!

— Гм… — мы с капитаном смущенно переглянулись, — Что ей не так?

— Опять Лизу Зарябину мне припомнила! Можно подумать, это я ее! Миша, сгинь с глаз, а то я не сдержусь!

Пришлось смываться, пока снова не попало за чужие грехи. Одно мучило — а с чего бы это у Угорина такой виноватый вид сделался?