Лось на диване, верветка на печи

— А теперь я Марусе любимой своей купила дом и сад, — говорит нам хозяйка, и машет, и показывает рукою на сад, и все смеется.

Она вывела нам эту Марусю в поводу. А Маруся у нее избалованная, плюется (и хозяйка об этом предупредила).

— Она, — нам хозяйка ее говорит и все смеется, — когда начнет во рту слюну собирать, вы приготовьтесь!

И мы постоянно готовились. Не улыбались в ответ, а настороженно, с опасением готовились. И эта коварная Маруся все время делала такие слюнособирательные движения, что нас немного нервировало, и мы держались от взбалмошной Маруси подальше.

А влюбленная в свою Марусю хозяйка уговаривала:

— Да вы подходите поближе, вы не бойтесь!

И рядом с домом этой веселой хозяйки гуанако в старой-старой заброшенной деревне была еще река. По берегам росли ирисы там желтые. И синие ирисы, и желтые. Синие дикорастущие ирисы еще называются — касатик.

Вода после дождей берега, нам хозяйка гуанако рассказывала, подтопит, и ирисы, касатики синие, на какое-то время под водой. Подтопленный у берега ирис, но цветущий.

Новости из местной газеты

Деревни заброшены, и почему бы на самом-то деле не поселиться с гуанако? Скоро во многих заброшенных и заросших морковником старых деревнях вместо лосей мы будем находить дикобразов, фламинго, гуанако.

В еще одной старой соседней деревне у нас живет, чего скрывать понапрасну, крокодил. (Андрей, правда, не очень хотел, чтобы я разглашала эту новость.)

Крокодилицу Гену ее хозяйка забрала из передвижного зверинца. Из города переехала в деревню, перевезла с собой Гену.

Гена ночует в сарае (утепленном) и гуляет (ну под присмотром хозяйки, конечно) по двору. По деревенской улочке до колодца. По саду.

Из нашей местной поселковой газеты, в незатейливо скромном и даже почти неприметном разделе новостей:

«Двухметровая крокодилица Гена живет в деревне Староселье Новоржевского района. Она слушается и выполняет команды. Ее регулярно и сытно кормят мясом.

Гена принимает на улице теплые солнечные ванны, ежедневно выходит для поддержания здоровья на прогулки.

— Никаких жалоб на крокодила не поступало, — ответил на наш вопрос „а не мешает ли Гена?“ участковый».

Глава вторая Одиннадцать аистов на дороге

Алё, алё и наплывы стеарина

В доме печка у нас, водопровод… И интернет! («Обязательно напиши про интернет!» — настоятельно попросил меня Андрей. Вот я пишу.)

Мы вечером сидим постоянно в интернете. Мы новости смотрим в интернете.

Планшеты в комнате отсвечивают. Если нам электричество не выключат. А выключают электричество часто. Что мы делаем? Мы выходим на улицу тогда, смотрим на луну.

На полочке у нас стоит прокопченная керосиновая лампа. У вас есть керосиновая лампа? Мы прокопченные лампы временами, конечно, протираем, но и в копоти есть очарование. Вечеров-то там сколько накоптилось! (И картошки на костре под золою напеклось, и налета на керосиновых лампах накоптилось.)

Фитилек подкрутишь и огонечка прибавишь. Слетаются на свет керосиновой лампы мотыльки.

У нас много керосиновых ламп, и половина развешана в саду. Их посетители фотографируют. Лампы качаются на ветках темных деревьев и скрипят.

Вечером по саду идешь и в руке лампу зажженную несешь, лампа качается.

— Ты еще и про свечки напиши! — попросил меня Андрей. — А то когда еще в городе люди на праздник зажгут свечку?

А у нас тут застывшие, как скульптура «Лаокоон и его сыновья» (мы ходим иногда в исторические и художественные музеи, ходим), наплывы стеарина.

Повсюду на территории Андрей расставил жернова. Лошадиная сбруя висит на входе в зоопарк.

К колодцу из посетителей очень часто выстраивается очередь: опустить ведро в глубину и послушать скрип колодезной цепи.

Помимо керосиновых ламп, у ворот зоопарка также развешано очень много старых овечьих ножниц. И мы ими стрижем своих овец.

Шерсть на нестриженых овцах в колтунах, иногда в сенной трухе, в засохшем птичьем или своем же, овечьем, помете и в опилках.

Мы отлавливаем овец и стреноживаем их перед стрижкой, валим, кладем на бок, прижимаем к земле, чтобы не дергались. Зрачки овец, реагируя на солнечный свет, время от времени сужаются. Расширяются, а потом сужаются. На руке волдырь от нажима на ножницы.

Состриженную шерсть уминаем в холщовые мешки. Волны, прибои, цунами, валы шерсти.

Обстриженная овца сразу худенькая, щупленькая. Вы помните, что шерсть называлась когда-то немного мифически — руно?

Бараний лоб наделен стенобитной мощной силой. Сколько овцы, наши смирные домашние овцы, разыгравшись, пробивали лбами сколоченных из дюймовых досок заборов и ворот!

Гнули лбами железные прутья, крушили лбами стены. Козел или баран могут долго биться, не меняя цели, в одни ворота. И утром мы идем подбивать, чинить, латать забор.

А поехали недавно за овцами (нам предложили еще пару ягнят), дорога проложена в лесу. Это видно по обрывистым краям у дороги и по срезанному слою земли с оголенными корнями молодых сосен, по рыжему плотному песку.

В обрывистых «бортах» у обочин грунтовки много нор, уводящих куда-то под корни.