Лось. Начало (СИ)

Через пол часа я понял, что, во-первых, очередь здесь меньше потому, что она дольше идёт, а во-вторых, информация всё время добавляется. То есть когда я уже отойду от стола, подойдёт следующая партия списков, где теоретически могут быть искомые мною фамилии. Но с этим ничего поделать нельзя, потом ещё раз придётся сюда идти. Пока стоял в очереди, выменял у тётки с пацаном огрызок цветного коричневого карандаша и два тетрадных листа на кулёк леденцов, которые затрофеил у покойного гопника, пристреленного мною у озера. Сладкоежка был, наверное.

Потом я пошел и попытался занять ещё одну очередь к ящику, куда люди кидали свои данные. Там мне в грубой матерной форме доходчиво объяснили, что нефиг бегать туда-сюда, потому что очередь сбивается и вообще "и так бардак". Часам к четырем я скинул таки бумажку со своими данными в полную коробку таких же бумажек, дал в морду какому-то пьяному наглому хмырю, лезшему вне очереди, и узнал, что никто из моих друзей здесь не появлялся. Надеюсь, появятся позже, либо будут в другом лагере. В то, что с ними случилось нехорошее, мне верить не хотелось. Тот же Колян, например, жил в коттедже на другом конце города и дальше от эпицентра, чем я. Может быть он в другой лагерь сбежал, или вообще успел прыгнуть в тачку и уехать в область, подальше от аномального Иртышска. Хотя... судя по тому, что я помнил о прошедшей пьянке, вряд ли он проснулся раньше меня. Но, опять же, у него было две подружки, и вроде бы они горячительным не увлекались, может и смогли растолкать его раньше, чем твари попробовали на вкус задницу именинника.

Рустамчик жил в центре, у него, если разобраться, шансов выжить было меньше всего. Ну, будем надеяться на лучшее, что ещё остаётся?

Маринка, Пашкина сколопендра, вообще по жизни мало пила, Алёна в тот вечер не пила вообще, всю дорогу сок цедила из пластикового стаканчика. Пашок то тоже незаметно для себя набухался, восторженно пялясь в телефон, но Маринка за Пашку сама любого монстра загрызёт, факт. Ну или придаст другу нужное направление мыслей и движения, она баба хоть и шизанутая, но, несомненно, умная и с характером. Опять же, живут они на окраине, в новом микрорайоне. Так что будем надеяться, что шанс выжить у них есть, и шанс не плохой. Главное, чтобы вовремя проснулись и сообразили убираться подальше, пока твари заняты и рвут других бедолаг.

Черт! Снова поймал себя на мысли, что Алёна никак не выходит из головы. И хотя разум настойчиво шептал, что “это всё от недотраха”, и вообще, пьяная фантазия, и что когда увижу её по трезвому, пойму, что она такая же как и все остальные тёлки, сердце почему-то ныло. От совместного употребления имени Алёны и слова “тёлка” мне почему-то стало стыдно. Потом мне стало стыдно от того, что стало стыдно от такой сопливой лирики, и захотелось дать самому себе в морду. А ещё очень не хотелось бы, чтобы Алёну банально сожрали. Или чтобы эти синие озорные глаза почернели, а пухлые губы обнажили несколько рядов острых зубов.

От этих мыслей настроение у меня ушло в глубокий минус и раздрай, я даже на секунду остановился и потряс головой, избавляясь от наваждения. И жрать охота просто безумно. Может, всё же ещё дать кому-нибудь в морду? Я вздохнул. Так или иначе, но сперва надо добыть себе еду, значит, попробовать убедить Егорыча метнуться в магазин, за одно и топлива ему добыть. Глядишь, если нормально скооперируемся, несколько дней можно будет о жратве не думать и заниматься поиском своих друзей.

Потом ещё немного побродил по толпе, ища знакомые лица, и даже ушел на приличное расстояние, обойдя лагерь по большому кругу. На регулярно раздававшиеся выстрелы даже внимание уже не обращал. Увидел нескольких шапочных знакомых, даже поздоровались и выразили радость что “тоже живой”. Так же буднично разошлись каждый своей дорогой. На секунду даже показалось, что при расставании каждый из нас вздыхал с облегчением, опасаясь, что встреченный знакомец попросит поесть или навяжется в компанию. Глянув на механические часы, снятые давеча с гопника, я не спеша пошел к точке рандеву с Егорычем и Кешей, обходя загаженные вонючие кусты и пятна засохшей крови. Замечал в кучах мусора клочки шкурок, судя по виду кошачьих или собачьих. М-да, дела, скоро их будут есть вместе со шкурами, к бабке не ходи. Не стесняясь разглядывал лежащих и сидящих на земле унылых людей. Грязные, озлобленные, с голодными глазами, одетые кто во что, они вызывали почему-то не жалость, а брезгливость. Жалость вызывали только дети, с измождёнными лицами и серыми от пыли дорожками слёз под потухшими глазами. Я отводил от них взгляд, оставшаяся в рюкзаке тушенка сквозь ткань огнём жгла поясницу. Казалось, что все вокруг знают, что у “этого амбала” есть такая ценность, как тушняк. И он, скотина такая, проходит мимо с равнодушной мордой, видя, что детки хотят кушать.