Лошадь над городом

— Отчего же. Иногда. Если есть свободное время, — Костя застеснялся, неловко поставил ведро у ноги, оно наклонилось, и на ступеньки высыпались яичная скорлупа и шкурки любительской колбасы.

— А сегодня оно у вас есть? — Вета опустилась на несколько ступеней и теперь стояла так, что ее коленки оказались около самых Костиных глаз.

— Н-не знаю, — сказал Костя, краснея и отводя глаза.

— Так вот, эти два зеленых листочка — билеты на восемь часов. Клуб пищевиков, «Бриллиантовая рука». Пошлейший фильм, но я вас приглашаю.

Костя хотел было сказать, что не ходит даже на фильмы, отмеченные высоким вкусом, что сегодня он как раз хотел подумать над возможностью использовать для своего двигателя глину каолин, из которой, как известно, делают не боящийся никаких нагреваний фарфор, и что он никогда не оставляет по вечерам отца, но не сказал ничего, и тогда Ветка, наклонившись так, что ее волосы коснулись Костиного лица, сунула в кармашек его сорочки билет.

— В семь тридцать здесь, на лестнице. Только приходите без ведра и причешите свой рыжий чуб.

Она ракетой взлетела наверх, отстучали каблучки, растерянный Костя присел и, собирая рассыпанные скорлупки и шкурки, подумал: «Ну как же я пойду? Нет, нет, конечно, идти нельзя».

В четверть восьмого он уже стоял на лестнице в новой клетчатой сорочке, проволочные медные волосы приглажены, наверху стучат, открываясь, двери, все проходящие бросают на Костю понимающие взгляды. Ровно в половине восьмого наверху хлопнула дверь, застучали каблучки, и Вета очутилась рядом.

— Вот теперь вы похожи не на изобретателя, а на порядочного человека, — пропела она, схватила за руку и потащила.

В кинотеатре было много народу, все смотрели фильм по третьему и четвертому разу и радовались не тому, что происходит на экране, а своей способности угадывать, что случится. Костя сидел ни жив ни мертв, чувствуя, как Веткина рука приближается к его ладони. Когда их пальцы соприкоснулись, она вздохнула, экран пошел синими и зелеными полосами, фигуры, бежавшие по нему, расплылись, звук исчез, а потом возобновился с такой силой, что Костя вздрогнул и сжал Веткину руку. Она это восприняла по-своему и прижалась к Костиному плечу.

— Сколько лет твоему отцу? — спросила она, весело подпрыгивая, когда они, держась за руки, возвращались из кино.

— Девяносто четыре.

— Ого! А почему вы переехали? Хочешь, угадаю? Чтобы быть ближе ко мне.

— Я иногда работаю ночью, а в старой квартире мне не разрешали подсоединиться к общей сети.

— Тебе бы таких соседей, как у меня. Все разрешают. Я для них вроде лохнесского чудовища. Ахают, приводят родственников, с такими жить можно.

На лестнице она спросила:

— Зайдем? — Дверь была приоткрыта. Вета стояла в дверном проеме, закрывая свет, электричество стекало с ее плеч как жидкость. Заметив, что он колеблется, она протянула руку, приложила палец к губам и втащила Костю в коридор. Квартира затихала, из-за закрытых дверей раздавались звуки раскладываемых диван-кроватей, позвякивание ложечек в стаканах с лекарствами, стук сбрасываемых на пол ботинок. Играла музыка, заикался и читал свои стихи ведущий телевизионной программы. Чтобы не пугать птиц, она включила маленький ночник и сняла туфли, птицы недовольно зашевелились. В клетке под потолком неторопливо, как в замедленном кино, двигался вдоль проволочной сетки длиннорукий уродец. Вета сунула руку в ящик на полу и достала таракана. Зеленые огромные глаза уродца радостно вспыхнули. Послышался хруст. Комната распалась — Косте показалось, что он попал снова в кино. Вета усадила его на диван и села рядом.

— Знаешь, кого я больше всего в зоопарке люблю? — спросила она. — Удава. Есть у нас змеюка с эту комнату. Смотрит на тебя и молчит. Все-все понимает. В глазах тоска, вспоминает свою Танзанию. Я, бывало, присяду около и говорю: «Нас с тобой двое. Ты в городе один и я одна». А вчера сообщила ему: «Ну вот, вас теперь двое. Цирк-шапито приехал, в нем тоже удав. Номер — «Человек и змея». Представляешь, дрессировщик его вокруг себя, как шарф, наматывает. Только приехали — удав заболел, из цирка звонили — спрашивали: как лечить? А мы тоже не знаем. Наш не болеет».

— Значит, ты за ним хорошо ухаживаешь.

— Могу и за тобой поухаживать. Циркачи вызывали врача из ветбольницы, тот пробовал сделать укол — сломал иглу, прописал покой, никаких выступлений, микстура и рентген желудка. Бред?

— Мне надо идти. Отец без меня не ляжет.

— Ну, иди, иди.

Когда они прощались на лестнице, Вета притянула его к себе и поцеловала в угол рта.

— Удивительный кадр, — сказала она. — Первый раз такого встречаю. Ты не думай, я сама такая же: второй раз в жизни целуюсь. Ну, беги, хранитель огня!

Не успел Костя захлопнуть дверь, как на его голову свалился со шкафа венский стул.

— Папа, сколько раз я тебя просил — сдай ты всю эту рухлядь в комиссионку. Ведь повернуться негде! — воскликнул Костя, потирая ушибленное плечо.

Отец, который не спал, а сидел в кресле в глубине комнаты между вторым шкафом и дубовым буфетом, замотал головой.