Лошади в океане

Горожане,
   только воробьев
знавшие
   из всей орнитологии,
слышали внезапно соловьев
трели,
   то крутые, то отлогие.
Потому — война была.
   Дрожанье
песни,
   пере-пере-перелив
слышали внезапно горожане,
полземли под щели перерыв.

И военной птицей стал не сокол
и не черный ворон,
   не орел —
соловей,
   который трели цокал
и колена вел.
Вел,
   и слушали его живые,
и к погибшим
   залетал во сны.
Заглушив оркестры духовые,
стал он
   главной музыкой
     войны.

Госпиталь

Еще скребут по сердцу «мессера»,
Еще
   вот здесь
     безумствуют стрелки,
Еще в ушах работает «ура»,
Русское «ура-рарара-рарара!» —
На двадцать
   слогов
     строки.

Здесь
   ставший клубом
     бывший сельский храм —
Лежим
   под диаграммами труда,
Но прелым богом пахнет по углам —
Попа бы деревенского сюда!
Крепка анафема, хоть вера не тверда.
Попишку бы лядащего сюда!

Какие фрески светятся в углу!
Здесь рай поет!
  Здесь
   ад
     ревмя
       ревет!
На глиняном истоптанном полу
Лежит диавол,
   раненный в живот.
Под фресками в нетопленом углу
Лежит подбитый унтер на полу.

Напротив,
на приземистом топчане,
Кончается молоденький комбат.
На гимнастерке ордена горят.
Он. Нарушает. Молчанье.
Кричит!
(Шепотом — как мертвые кричат.)
Он требует, как офицер, как русский,
Как человек, чтоб в этот крайний час
Зеленый,
   рыжий,
     ржавый
       унтер прусский
Не помирал меж нас!

Он гладит, гладит, гладит ордена,
Оглаживает,
   гладит гимнастерку
И плачет,
   плачет,
     плачет
       горько,
Что эта просьба не соблюдена.

А в двух шагах, в нетопленом углу,
Лежит подбитый унтер на полу.
И санитар его, покорного,
Уносит прочь, в какой-то дальний зал,
Чтоб он
   своею смертью черной
Комбата светлой смерти
   не смущал.
И снова ниспадает тишина.
И новобранца
   наставляют
     воины:
— Так вот оно,
   какая
     здесь
       война!
Тебе, видать,
   не нравится
     она —
Попробуй
   перевоевать
     по-своему!

Четвертый анекдот

За три факта, за три анекдота
вынут пулеметчика из дота,
вытащат, рассудят и засудят.
Это было, это есть и будет.
За три анекдота, за три факта
с примененьем разума и такта,
с примененьем чувства и закона
уберут его из батальона.
За три анекдота, факта за три
никогда ему не видеть завтра.
Он теперь не сеет и не пашет,
анекдот четвертый не расскажет.
Я когда-то думал все уладить,
целый мир облагородить,
трибуналы навсегда отвадить
за три факта человека гробить.
Я теперь мечтаю, как о пире
духа,
   чтобы меньше убивали.
Чтобы не за три, а за четыре
анекдота
   со свету сживали.

Ведро мертвецкой водки