Лощина

– Лучший выход из положения, – сказал он и добавил: – «Ньюс оф де уорлд».

Мидж вначале не поняла, но потом вспомнила высказывание Люси в день, когда произошла трагедия.

– Но почему, Эдвард, почему… почему?

Он посмотрел на нее, и холодная пустота в его взгляде испугала Мидж.

– Потому что я понял, что никогда не был стоящим человеком. Вечный неудачник, обреченный на прозябание. Это люди, подобные Кристоу, умеют жить. Они добиваются успеха, и женщины восхищаются ими. Я – ничтожество, размазня. Я получил Эйнсвик, и у меня достаточно средств для жизни… иначе я бы пропал. Карьеры я не сделал… так и не стал приличным писателем. Генриетте я не нужен. Я никому не нужен. Тогда… в «Баркли»… я было подумал… Но получилось то же самое. Тебе, Мидж, я тоже безразличен. Ты не можешь принять меня даже ради Эйнсвика. Поэтому я решил, что лучше уж уйти совсем.

– Дорогой мой, дорогой… – Слова вырывались стремительно. – Ты не понял. Это из-за Генриетты… потому что я думала, ты все еще любишь Генриетту.

– Генриетта? – невнятно прошептал Эдвард, как будто говорил о ком-то невероятно далеком. – Да, я очень любил ее.

Мидж услышала, как он прошептал едва слышно:

– «Как холодно…»

– Эдвард… дорогой мой!

Руки Мидж крепче обхватили Эдварда. Он улыбнулся ей и прошептал:

– С тобой так тепло, Мидж, так тепло.

«Да, – подумала она, – это и есть отчаяние. Холод… бесконечный холод и одиночество». До сих пор она не знала, что отчаяние – это холод. Отчаяние представлялось Мидж чем-то горячим, страстным, даже неистовым. Здесь было совсем другое. Это отчаяние – полнейший мрак, холод и одиночество. Грех отчаяния, о котором говорят священники, это леденящий грех, когда человек отторгнут от теплых, живительных контактов с людьми.

– С тобой так тепло, Мидж! – снова повторил Эдвард.

И Мидж внезапно с гордой уверенностью подумала: «Ведь это именно то, что ему нужно… то, что я могу ему дать!» Все Энкейтллы холодные; даже в Генриетте есть нечто ускользающее, что-то от призрачной холодности эльфов, которая таится в крови Энкейтллов. Пусть Эдвард любит Генриетту как недосягаемую, неуловимую мечту. Но в чем он действительно нуждается – так это в теплоте, постоянстве, уверенности. И взаимопонимании, и любви, и смехе, звучащем в Эйнсвике.

«Эдварду нужно, чтоб кто-то зажег огонь в его камине, – подумала Мидж. – И это сделаю я».

Эдвард посмотрел на нее. Он увидел лицо Мидж, наклонившейся над ним, теплую смуглость ее кожи, крупный рот, спокойный взгляд, темные волосы, как два крыла осенявшие ее лоб.

Генриетту он всегда воспринимал как отражение прошлого. Во взрослой женщине он хотел видеть только семнадцатилетнюю девушку, свою первую любовь. Теперь же, глядя на Мидж, он испытывал странное чувство, так как видел как бы несколько Мидж сразу: школьницу с волосами, заплетенными в две косички, и женщину с темными волнами волос, обрамляющих сейчас ее лицо, и он явственно представил, как эти волны будут выглядеть, когда их тронет седина.

«Мидж, – думал он, – настоящая… Единственная. – Он чувствовал ее живительное тепло, силу. – Темноволосая, энергичная, настоящая! Мидж – вот опора, на которой я могу построить свою жизнь».

– Дорогая Мидж, – сказал он, – я люблю тебя. Не оставляй меня больше.

Она наклонилась, и он почувствовал на своих губах тепло ее губ, почувствовал, как ее любовь укрывает и защищает его, и счастье расцветает в холодной пустыне, где он так долго жил.

Мидж, внезапно рассмеявшись, сказала:

– Эдвард! Таракан вылез посмотреть на нас. Не правда ли, он очень славный? Вот уж никогда не думала, что черный таракан может мне так понравиться! Как необычна жизнь, – продолжала она задумчиво. – Мы сидим в кухне на полу, где все еще пахнет газом, рядом с тараканами и чувствуем себя так, будто мы в раю!

– Я готов остаться здесь навсегда, – мечтательно произнес Эдвард.

– А теперь нам лучше пойти поспать. Сейчас четыре часа. Что мы скажем Люси насчет разбитого окна?

«К счастью, – подумала Мидж, – как раз Люси можно спокойно все объяснить. Она поймет».

Следуя примеру Люси, Мидж вошла к ней в комнату в шесть часов утра и выложила без всяких прикрас все, как было.

– Эдвард ночью спустился вниз и положил голову в газовую духовку, – сказала она. – К счастью, я услышала его шаги и пошла за ним. Я разбила окно, потому что не смогла его быстро открыть.

Мидж не могла не признать, что Люси держалась просто великолепно. Она мило улыбнулась, будто не случилось ничего особенного.

– Мидж, дорогая, – сказала она, – ты всегда так практична! Я уверена, что ты будешь величайшим утешением и поддержкой для Эдварда.

Когда Мидж ушла, леди Энкейтлл некоторое время лежала задумавшись. Потом она встала и направилась в комнату мужа, дверь которой на этот раз не была заперта.

– Генри!

– Дорогая! Еще первые петухи не пели!

– Нет, конечно. Но послушай, Генри, это в самом деле очень важно. Мы должны выбросить газовую плиту и установить электрическую.

– Почему? Она ведь хорошо работает, не правда ли?

– О да, дорогой. Но она внушает людям странные мысли, а ведь не каждый может быть таким практичным, как наша дорогая Мидж.