О Джон… Джон… И в хаосе воспоминаний… Вдруг его голос, полный боли: «Умри я, первое, что ты сделаешь, – со слезами, льющимися по щекам, начнешь лепить какую-нибудь чертовщину, вроде скорбящей женщины или символ горя…»
Она тревожно шевельнулась. Почему вспомнилось именно это?
Скорбь, скорбь… скрытая покрывалом фигура, очертания едва просматриваются, алебастр…
Она видела очертания. Высокая, удлиненная фигура, печаль скрыта, она видна лишь в длинных скорбных складках покрывала… Скорбь, проступающая сквозь чистый светлый алебастр.
«Умри я…»
Внезапно горечь нахлынула на нее.
– Джон был прав. Я не могу любить. Я не могу отдаться горю всем своим существом. Мидж! Люди, подобные Мидж, они – соль земли. Мидж и Эдвард в Эйнсвике. Это реальность, сила, теплота.
«А я, – думала она, – неполноценный человек. Я принадлежу не себе, а чему-то вне меня. Я не могу даже оплакать мертвого. Вместо этого я должна превратить мою скорбь в скульптуру из алебастра»:
– Джон, прости меня, – прошептала она. – Прости меня… я не могу иначе.