Лоскутное одеяло

Склеиться и разлететься – два имени одной и той же смерти. Два полюса, между которыми, ни за что не держась, висит и дрожит от напряжения наша Вселенная. Мир не склеивается и не разлетается. Поэтому он и жив. Деревья не отрываются от земли и не улетают в небо. Журавли летят стройным клином, а не бесформенным месивом. Почему? Мир сам управляет собой? Сам себя дисциплинирует?

Нет. Он слушается и не может выйти из подчинения.

Хаос начинается там, где есть свобода и где ею неправильно пользуются. Хаос, как запах из кухни, пролазит через малейшие щелки в мир людей, а потом на плечах человека ползет дальше, в живую и неживую природу. Но даже бедный человек, чей внутренний мир так перевернут, как вещи в доме после игры Малыша и Карлсона, вокруг себя созерцает порядок.

Солнце встает на востоке и заходит на западе. Теплые вещи весной можно прятать в шкаф.

Хаос у нас внутри. Снаружи его, слава Богу, нет. Весна вступает в свои права по графику, почти что в срок. Чуть запаздывает, как пригородный поезд. Но мы не немцы, и на такие мелочи не в обиде.

Краски мира продолжают выстраиваться в радугу. Бог продолжает править миром, и мир все еще пронзительно красив.

Как хорошо, что не мы этим миром командуем. Как хорошо, что вид на одну и ту же улицу из двух разных окон получается разный.

Было время

Было время, я хотел выучить сто языков. И на каждом из них хотел рассказать людям евангельскую историю. «Пусть миллионы поверят в Иисуса Христа», – думал я и твердил наизусть турецкие фразы, французские глаголы и персидские пословицы.

А однажды случилось увидеть в торговом центре просящего милостыню корейца (а может, вьетнамца, кто их разберет). Он не знал языка и не мог рассказать, как здесь оказался. Ему нужны были не деньги, а еда. Это читалось в его глазах.

Я взял его за руку и повел к одному из фаст-фудов. Купил суп, хлеб, второе и сок. Ничего не сказал, но подумал: «Ради Тебя, Господи».

Это было пару лет назад. Языки я так и не выучил, а то была моя лучшая проповедь.

Недоуменье и страх на лицах

Недоуменье и страх на лицах.
Папка у каждого. Надпись: «Дело».
В небе закатном душ вереницы –
Душ, потерявших родное тело.

Красный закат багровеет раной.

Крылья у всех там, где были плечи.
В каждом лице прочитаешь: «Рано»?
Души людей не готовы к встрече.

Ад – это факт, но страшнее ада,

Громче, чем крик, и больнее боли
То, что глазами встречаться надо
С Тем, Кто сидит на Своем престоле.

Встреча и будет Судом, а после

Действие ждет их еще второе:
Двери одним отворит Апостол,
Он же другим эту дверь закроет.

21-я глава Евангелия от Матфея

Отец велит двум сыновьям идти и работать в его винограднике. Первый говорит: «Не иду», а затем раскаивается и идет. Второй говорит: «Иду», но не идет. Таково все человечество. Никто не сказал: «Иду», и пошел. Упертые и непослушные дети. Печально.

Лазарь

Лазарь, четыре дня пролежавший во гробе, Лазарь, настолько тронутый тленом, что запах смертной гнили был слышен уже из гроба, этот библейский Лазарь ничего не рассказывал о своем загробном опыте. Вероятно, «тамошняя» реальность не вмещается в слова. Что может рассказать о тюремной жизни маленькому сыну человек, отмотавший срок?

И Афанасий Печерский, умерший и вернувшийся к жизни, после этого долгие годы молился со слезами и никому ничего не рассказывал.

Какой контраст эти реальные истории представляют в сравнении с вымышленным путешествием Данте Алигьери по раю, аду и чистилищу. Без сомнения, великий флорентинец потерял бы не только красноречие, но и сам дар речи, если бы его опыт был реальностью, а не полетом творческого воображения.

Пути Господни

До чего же мудр Господь. Прямо-таки – хитер в поиске заблудившегося и потерявшегося человека. Приведу в пример тому несколько слышанных мною историй.