Лоскутное одеяло

Не ругайте человека,
Прислонившегося к стенке
На одной из узких улиц
Небольшого городка.

Может быть, он что-то понял.

Может быть, он вспомнил что-то.
Может, боль сдавила горло,
Как костлявая рука.

Человек имеет сердце,

Если глаз рождает слезы.
Вот он держится за сердце,
Мал и беден, стар и тих.

Мы поспешны в осужденье,

Если речь идет о ближнем.
Мы поспешны в оправданьях,
Если речь о нас самих.

Унывать не надо

Унывать не надо потому, что мы созданы не для червя и деревянной домовины. Человек – не то, что помещается в гроб, но существо, ради которого мир создан и которое никем и ничем, кроме Бога, насытиться не может.

Из великого и ничтожного слеплен человек, чтобы в печали не унывать и во славе не гордиться. Равно велики и достойны уважения смиренный царь и бодрый духом нищий.

Как жалко

Как жалко, что мои учителя биологии не сумели поселить в моей душе любви к природе. И учитель астрономии не научил меня с любовью смотреть на звездное небо. Как жаль. Они не сделали этого потому, что не ставили себе таких целей. Они цедили сквозь зубы научные термины и писали мелом на доске всякую никому не нужную чушь. А ведь я с совершенно особым чувством читал бы теперь и главы Бытия о творении, и 103-й псалом, и последние главы Иова. Все то в Писании, к чему живая природа является живой и доступной иллюстрацией.

Окуджава с его песней «Виноградную косточку в теплую землю зарою» – гораздо лучший учитель, чем многие дипломированные педагоги.

Как потребители западного образа жизни

Как потребители западного образа жизни с его стандартами мы вовсе не уникальны и никому не интересны. Всем хочется больше жрать и меньше работать. Всем хочется творить волю свою, а слова «да будет воля Твоя» произносить лицемерно раз в неделю за службой. В этом – Европа. Но Европа в течение столетий выхаркала кровью, выстрадала, выплакала сегодняшний комфорт. А мы тут – нате! «Возьмите нас к себе». Цена сегодняшнего комфорта – это тонны крови в прошлом и полное бессмыслие в будущем.

Ужасно гадок хохол, который не знает прошлого, не думает о будущем, а сегодня, прикрывши одной рукою срам, вторую протягивает, как за милостыней, и гундосит: «Возьмите меня в Европу».

Лаборатория одиночества

Есть одиночество метафизическое, и есть социальное. Первое может родить благо. Второе чаще всего – последствие неправильной жизни.

Одиночество должно находиться в гармони с жизнью в обществе. Так же, как ночь и день не мешают друг другу, но составляют полноту.

Личность зреет в одиночестве, в холодной пустоте, в которой человеку ясно: и рождаться, и умирать ему приходится одному. В этой пустоте человек взыскует тепла и начинает молиться. И тогда пустота наполняется Богом, прошлая жизнь осмысливается, вечность становится очевидной. Вне одиночества, в толкотне эти вещи недоступны, и мы рискуем остаться на всю жизнь пустоцветом.

Одиноким считает себя человек-рецептор, человек-потребитель, слышащий «на» и не слышащий «дай». Только не умея любить, можно чувствовать себя одиноким. У тебя есть руки, и в то же время их нет у тысяч таких, как ты. У тебя есть деньги, и в то же время их нет у тысяч таких, как ты. У тебя есть мысли, песни, одежда, еда, кровь в жилах. А братья и сестры на каждом шагу лишены этого. Если бы ты имел любовь, то тебя покрыли бы благословения согретых тобою людей так плотно, как рыбу покрывает чешуя.

Одинок громоотвод на небоскребе. Одинок космический мусор, выброшенный из орбитальной станции. Никому не нужный, с жуткой скоростью он летает вокруг Земли в безвоздушном пространстве. Все остальные кому-то нужны, если им нужен кто-то.

Раньше, говорят, людей роднила беда. Мать шла на могилу к чужим солдатам в надежде, что кто-то придет на могилу к ее далеко от дома погибшему сыну. С тем же чувством люди давали чужим сыновьям хлеб и одежду. И нравственный закон работал, и кто-то где-то давал хлеб и одежду их сыновьям. Если беда опалила душу, если человек что-то понял в жизни, то он может не запирать дверей на ночь, а на праздник звать к себе всех соседей. Так люди и делали после войны.