Лоскутное одеяло (сборник)

Не помню, чем мы поужинали. А шейку я с тех пор не ем. Как подумаю о ней, сразу вспоминаю нашего Малыша, вгрызающегося в начинку. А ведь могли съесть её романтично, при свечах, за разговорами о Шиллере, о славе, о любви… Читая друг другу стихи, облизывая пальцы и представляя звон бокалов.

В день памяти мамы

Маму мой старший брат называл «итальянской женщиной». Громкая, руки – радость антисемита: даже по телефону говорила, жестикулируя, прижав трубку плечом к уху. Прямо, как Толстой – не могла молчать. Если рядом не было людей – разговаривала с кошками, голубями.

Была искренна, как ребёнок. Если кого-то не любила – тот узнавал об этом сразу же. Без приглашения приехал муж племянницы, которого недолюбливала, подозревая в неверности жене. Пока он распаковывал чемоданы, став напротив него, так и сказала:

– Ты мне не нравишься, слышишь? Если уж приехал – можешь жить, но кормить тебя не стану и к холодильнику – не подходи.

Внешне походила на турчанку или узбечку – с красивым, слишком восточным лицом. В сорок выглядела на двадцать пять.

Люди к ней липли. В очередях не отпускали, пока не расскажут всю свою жизнь. Помню, когда вернулся из армии и возил маму в больницу на химию (у неё долгие годы была онкология), какой-то мужичок вдруг стал признаваться ей в любви. Говорил, что искал её всю жизнь и звал замуж.

Мама в это время выглядела изнурённой, по крайней мере, смотрелась на свои пятьдесят… «Жених» был явно моложе. Мама спокойно ответила, с детскими нотками в голосе: «Молодой человек, меня мой взрослый сын везёт на химиотерапию в больницу. А вам лучше говорить такие слова своим сверстницам». А когда пришли домой – усадила меня за стол. Открывала шкафчики. Говорила ровным голосом:

«Я скоро умру. Ты должен знать, где и что лежит. Твой папа слишком в небесах – лучше я объясню тебе».

Мне всегда казалось, что на отца она не обижается, считая, что он живёт в вымышленном мире… Как-то я пришёл, когда мама была дома одна. Она сидела на полу, перед ней были сложены горкой папины буклеты по живописи эпохи Возрождения, книги о Леонардо, анатомические учебники Бамеса. Мама подожгла их, и книги только начинали разгораться. Я улетел на кухню, схватил чайник, наполнил водой и, расплёскивая, бросился в комнату тушить.

Я залил огонь. Продолжала тлеть только обложка книги по строению человека, лежавшая на самом верху горки. Я сел рядом с мамой и обнял её. Так и сидели на полу, бесконечно рассматривая испорченные, мокрые обложки.

Говорухин

Жена спрашивает:

– Слушай, а правда, что у тебя в детстве, в Одессе, за стенкой жил режиссёр Говорухин?

– Да, – говорю. – За одной стенкой Говорухин с женой и собакой, а за другой алкоголик дядя Ваня с сестрой и труднопроизносимой польской фамилией… Помню, постоянно лежал под дверью, а через него приходилось переступать. А он добрый был. Извинялся и конфетки из кармана протягивал.

Жена напряглась:

– Кто под дверью лежал? Говорухин?

– Почему Говорухин? Сосед дядя Ваня. А у Говорухина была собака замечательная. Первый в Одессе бассет-хаунд. Бывало, выведет он его на прогулку. И, знаешь? Голова большая, глаза умные, губы свисают.

Жена с сомнением:

– У Говорухина?

– Да нет же! У его собаки. Бассет-хаунда.

– А Говорухин-то что? – спрашивает жена.

– А что, Говорухин? Стена-то одна, а подъезды разные. Встретишь его, когда он собаку выходит выгуливать, скажешь: «Доброе утро!», он в ответ кивнёт задумчиво. Подойдёшь, погладишь… Шёрстка такая колючая…

Жена кивает:

– У Говорухина.

Кошкин дом

У знакомого в квартире жила енотовидная кошка. Злобное такое существо с удлинённой мордочкой. Когда мы приходили к ним в гости – оно сидело в кресле и угрожающе на нас шипело. Хозяева предупреждали, что это «шшшшш» не просто так. Не одна нога была прокушена в этой комнате из-за опрометчивых движений. Так как хозяева тоже её побаивались, проход в комнату был примерно таким: хозяин брал свёрнутый ватман и, отмахиваясь от животного, проводил гостей к столу. Потом, отмахиваясь тем же ватманом, шёл на кухню за припасами. Ставил на стол, и тут обнаруживалось, что кому-то не терпится в туалет… В руки снова брался ватман… Хозяин дежурил, как верный оруженосец под дверью, а потом провожал за стол. Пока он не возвращался – оставшиеся за столом нервно оглядывались, но стол, вероятно, был заколдованным местом… Кот не решался к нему подходить…

И вот однажды, после хорошей дозы спиртного, я проснулся утром на диванчике. Оглядевшись, я обнаружил, что кот мирно спит в моих ногах. И даже урчит (урчал он, кстати, как трактор). Никого, кроме меня, в комнате не было. Попытался двинуться – кот недовольно зарычал. Хотелось в туалет, хотелось чая с лимоном, хотелось кричать и звать на помощь. Я позвал на помощь. Кот поднялся и перелёг мне на спину. Он был примерно в полтора раза больше обычного кота, и я даже как-то прогнулся под его весом.