Лоскутное одеяло (сборник)

Во-первых, они постоянно крутят ножницами в опасной близости от ушей. А во-вторых – стригут не так, как их просишь. «Мне, пожалуйста, покороче». – «Вам так не пойдёт!» Потом смотришь на себя – ну чистый Гоголь. Оказывается, мне так идёт. Для меня сходить к парикмахеру, как для других, наверное, посетить стоматолога.

Однажды, видя мои страдания, мне вызвался помочь мой отец. Он у меня был архитектором. Я думаю, если человеку здания доверяют проектировать – неужели с головой не справится. И согласился.

Папа минут пять крутился возле меня, прикидывая, что бы ему такого выстроить: рококо или готику. Потом принялся швейными тупыми ножницами кромсать мои пряди. Я насторожился. По его губам и выражению глаз я понял: что-то идёт не так. Но папа, не останавливаясь, вырубал на моей голове целые просеки. Я не роптал. Он в это время участвовал в реконструкции Одесского оперного. Где я, а где Оперный. Неужели не ясно.

Ещё несколько прядей полетело на пол.

«Так, замечательно, – сказал он. – Пойду возьму ножницы поменьше».

Папа вышел из комнаты. Я стал разглядывать себя в зеркало, пытаясь понять: что именно папа ваяет. Что-нибудь в стиле Гауди или ратуши Лира. Я даже не сразу заметил отца, который стоял в дверях уже в плаще и шляпе.

«Мне нужно выйти ненадолго», – сообщил мне отец. Он ещё немного полюбовался на свою работу, после чего добавил: «Знаешь, так оставлять нельзя. Сходи в парикмахерскую. Если будут расспрашивать – скажешь, что вернулся из экспедиции».

С тех пор я хожу к распроклятым парикмахерам, которые стригут меня под Гоголя.

Одесский антисемит

Знакомый израильтянин (бывший питерец) гостил в Одессе. Спрашиваю его: «Как Одесса?» – «Сейчас расскажу». И рассказывает:

Подружился с одесситом, который ему комнату сдавал. Тот как-то говорит:

– Слушай, тут… неплохо бы к моему соседу спуститься, поговорить. Но… Только я тебя должен предупредить: этот мой сосед – хороший парень, но антисемит…

– В смысле? – не понимает израильтянин.

– Ну… евреев не любит. Тебе может что-то ляпнуть… Хотя на самом деле он нормальный хлопец, к тому же сам еврей…

– Кто? – снова не понимает израильтянин.

– Ну этот… антисемит… У него в семье все евреи, но фамилию поменяли, шифровались, а сейчас из-за взглядов сына его родители боятся ему признаться.

– А ты-то откуда знаешь, что он еврей? – спрашивает израильтянин.

– Да у нас весь двор об этом знает… Просто его родители просили ему не рассказывать…

– И что? Весь двор молчит? – не верит израильтянин. – Он ничего не знает?

– Нет, – говорит друг, – причём его даже били несколько раз, потому что похож на еврея…

– А он? – интересуется израильтянин.

– А он только больше евреев стал не любить…

Израильтянин подумал и сказал:

– Слушай, а о чём мне с ним говорить? Он ещё ляпнет чего, я ему отвечу…

– Да нет, ты не подумай, – говорит одессит, – просто у него жена еврейка. Решили по её линии в Израиль перебраться. Вот… хочет расспросить, что там и как…

Спортивный интерес

Приехала моя тётя из Израиля. Поселилась у друзей. Но мы с ней часто виделись. Как-то говорит мне: «Знаешь, в Израиле нет нормальных кастрюль. И стоят они целое состояние. Похожу по Одессе – куплю себе кастрюлю». От моей помощи отказывается, но обещает держать в курсе. Звонит вечером:

«Чуть было не купила в центре. Но мне продавец сказал по секрету, что на Таирова продают такие же, но дешевле. Беру такси и лечу туда…»

«Тётя, – говорю. – Вы же одну кастрюлю купить хотите. Вам, наверное, такси как раз разницу в цене покрыло. Не мучьте себя. Покупайте просто то, что нравится».

«Нет, – говорит. – У меня проснулся спортивный интерес… Люди на Таирова сказали, что если подъехать на Посёлок Котовского, там на базарчике можно купить совершенно за смешные деньги. Сегодня не успела – съезжу завтра».

«Удачи, – говорю. – Держите меня в курсе».

Встречаемся вечером следующего дня. Тётя, прежде чем сказать «здрасте», тащит из чемодана упакованную кастрюлю. Хвастается: кастрюля стоила столько, что ей вроде как бы ещё и доплачивали, чтобы она взяла. Снимает с неё бумагу, протягивает мне…

Осматриваю, поднимаю крышку, держу кастрюлю за единственную ручку, говорю:

«Тётя, не знаю, как выглядят кастрюли в Израиле. Но… то, что вы купили, у нас называется детский горшок…»

Игры разума