Lost in the Funhouse

За несколько недель до октябрьской премьеры он стал постоянным гостем в производственных офисах сериала на семнадцатом этаже. Он не столько братался, сколько таился. Лишь немногие сотрудники и актеры знали, кто он, что он и что должен делать - хотя Джон Белуши, увидев, как кричит в клубах, сразу стал его единомышленником. Энн Биттс, недавно принятая на работу сценаристка, впервые увидела его сгорбленным в прихожей Лорна - "Я подумала: "О, чувак, неужели они нанимают именно такого человека? Не знаю, хочу ли я быть частью этого! Он был таким дерганым и странным, у него была плохая кожа. Он выглядел очень ботаником и занудой. У меня с самого начала были серьезные сомнения по поводу шоу, и мое первое впечатление об Энди было первым из них". Однако очень поздно вечером в пятницу перед эфиром ее мнение изменилось, когда она увидела, как он репетирует, а он почти не репетировал, потому что репетиции затянулись, и он так и не исполнил для съемочной группы "Могучую мышь", и в конце концов сказал, что ему нужно уйти. "А он такой: "Подожди, ты не можешь уйти!"". вспоминает Биттс. "И он сказал: "Нет, я должен уйти, если хочу успеть на последний поезд в Грейт-Нек". Лорн сказал ему: "Нет, Энди, ты нужен нам здесь". Тогда он сказал: "Ну, наверное, я могу попросить свою маму заехать за мной...."".

11 октября он дважды медитировал, запираясь в кабинете главного сценариста Херба Сарджента - один раз перед генеральной репетицией, другой - перед прямой трансляцией. Оба раза он приклеивал к двери записку: "Пожалуйста, не тревожьте меня, пока я медитирую, Энди Кауфман". Вокруг него царили паника и хаос, ставшие привычным горнилом "Субботнего вечера". Паника усилилась после генеральной репетиции, которая безнадежно превысила девяностоминутный лимит. "Было много плача, стенаний и яростных споров", - вспоминал Майклз. "Мы должны были сократить число участников, и одним из вариантов было сокращение Энди. И это была единственная вещь, которую я не собирался делать. Энди был неприкосновенен. Больше, чем что-либо другое в том первом шоу, он олицетворял дух того, что мы пытались сделать. Это был не только, говоря языком того времени, хип-акт, но и самый хип-акт - то, что он исполнял роль Могучего Мышонка только по губам. Это была сущность авангарда". Эберсол сказал: "Мы поставили его в первые полчаса, потому что чувствовали, что это будет убийственно. И он убил. Публика сходила с ума. Когда шоу закончилось, люди говорили только о рекламных пародиях и Энди. И в тот момент он понял, что с этим произведением покончено. Могучий Мышонок убивал ночь за ночью на протяжении многих лет в клубах, но теперь телевидение съело его , и это больше не будет сюрпризом". Тем не менее, в тот вечер он был достаточно доволен собой, чтобы съесть столько мороженого, сколько можно было найти в центре Манхэттена.

Шоу следующей недели было построено вокруг воссоединения певцов Пола Саймона и Арта Гарфанкела, что не оставляло места для более чем беглых скетчей. Но в третьем и четвертом выпусках он был возвращен наиболее целенаправленно, чтобы придать присутствие и непрерывность. 25 октября, снова в первые полчаса, его представил приглашенный ведущий Роб Райнер (в то время как в первый раз это сделал голос за кадром - стеноторный диктор Дон Пардо), и он был одет точно так же, как и раньше - клетчатый спортивный пиджак Foreign Man, белые джинсы, черное трико, розовая рубашка, и он снова стоял рядом с патефоном и шевелил ртом в "Pop Goes the Weasel", забавно демонстрируя большую вокальную роль игривого отца для античной дочери. Но его собственный голос снова так и не был услышан. Затем, 3 ноября, Кэндис Берген, которая не раз видела его выступление в "Импрове", объявила: "Мальчики и девочки, это человек, которого я очень люблю. На ум приходит слово "гений", но я позволю вам решать самим". И вот, наконец, появился Иностранец, более неуверенный, чем когда-либо, когда безупречный Бомбинг начал с истории о пушечном ядре, перейдя к своей эеметации Арчи Бункера - Эх, ты, тупой, ты такой тупой, что все тупые, эх, убирайся с моего стула, Мясоед, de dingbat get into de kitchen making de food, ehh everybody is so stupid, tenk you veddy much—at which point he lost his place and fell into a chasm of silent squirming, then in feeble effort to cover he offered to dance and sing and did (la-la-laaa!). Затем, что особенно исторично для прямого эфира, он произнес слова: "Может, остановим запись? Затем, я думаю, мы должны выключить телевизор..... Я не знаю, смеетесь ли вы надо мной или прощаете меня... но я стараюсь изо всех сил, но я забыл, что собирался делать..... И, конечно же, он плакал и рыдал, испуская ритмичные рыдающие вдохи, которые приводили его руки к конге, которую он бил в манну, что было, гм, изысканно.