Лотерея

Сери допила свою минералку, взяла небольшую сумочку, и мы вышли на улицу. Автобусная станция оказалась совсем рядом, это было мрачноватое, похожее на ангар сооружение, посреди которого стояли два допотопных автобуса. Сери направилась к одному из них. Автобус был уже наполовину полон, причем в центральном проходе стояли люди, друг с другом беседовавшие и не спешившие садиться. Мы протиснулись мимо них и нашли в хвосте автобуса пару свободных мест.

– Куда мы, собственно, едем? – спросил я.

– В прошлом году я нашла одну симпатичную деревушку, куда еще не добрались туристы. Тишина, хорошая еда, речка, в которой можно выкупаться.

Через несколько минут в проходе появился водитель, собиравший плату за проезд. Когда он приблизился к нам, я полез в карман, но Сери уже держала деньги наготове.

– Не беспокойтесь, – сказала она, – это за счет Лотереи.

Автобус тронулся с места. Уже через несколько минут бешеную толчею городского центра сменили улицы пошире и поспокойнее, застроенные ветхими, сильно запущенными зданиями. Убогость этих окраин еще больше подчеркивалась ярким безжалостным светом полуденного солнца; если что здесь и радовало глаз, так только горизонтальный лес разноцветного белья, сохнувшего на растянутых между домами веревках. Многие окна были разбиты или заколочены, из-под колес автобуса разбегались игравшие на мостовой дети. Когда автобус ехал помедленнее, дети вскакивали на его подножку, полностью игнорируя брань и угрозы водителя.

А затем дети посыпались с подножек в дорожную пыль, и мы въехали на стальной дугообразный мост, перекинутый через глубокое речное ущелье. С моста я увидел струившуюся внизу реку и еще один клочок другого Мьюриси-Тауна: ослепительно-белые яхты, магазины и лавочки, пеструю россыпь кафе и баров.

Потом дорога круто свернула направо и пошла вдоль реки, в глубь острова. Я так и любовался на проплывавшие мимо пейзажи, пока Сери не тронула меня за руку и не указала на противоположное окно. Там раскинулся огромный трущобный город – сотни и тысячи жалких хибарок, сооруженных изо всех мыслимых и немыслимых материалов: гофрированного железа, упаковочных ящиков, автомобильных покрышек, пивных и винных бочек. Как правило, эти убогие строения были накрыты сверху рваным брезентом или упаковочным пластиком. Окон у них не было вовсе, только дырки в стенках, а двери – вернее, что-то на них отдаленно похожее – встречались крайне редко. Взрослые и дети, сидевшие на корточках вдоль дороги, провожали наш автобус тусклыми, равнодушными взглядами. Всюду, куда ни посмотришь, валялись ржавые остовы автомобилей и пустые бочки из-под бензина, всюду бродили тощие одичавшие собаки.

Этот трущобный город пробудил во мне смутное, но мучительное чувство вины; я только сейчас осознал, что изо всех пассажиров автобуса лишь мы с Сери можем похвастаться новой или хотя бы чистой одеждой, осознал, что почти наверняка все наши попутчики считают именно этот Мьюриси «настоящим», что они и мечтать не могут о такой роскоши, как мой гостиничный номер или микроскопическая квартирка Сери. Мне вспомнились шикарные, ультрасовременные дома, на которые я смотрел с корабля, и мои тогдашние мысли о романтическом, приукрашенном образе островов, созданном книгами и кинофильмами.

Я снова посмотрел в свое окно и увидел не реку, она ушла куда-то в сторону, а точно такие же трущобы. Грязь, нищета, убожество и люди, люди, люди; их жизнь казалась мне чем-то невозможным, непредставимым. Будь я на месте любого из них, как отнесся бы я к предложению вечной жизни – отмел бы его сразу или все-таки немного бы подумал?

В конце концов город остался позади, и за окнами автобуса побежали поля; кое-где виднелись ровные квадратики посевов, но по большей части пересохшая от зноя земля пустовала. Далеко впереди громоздились горы.

Справа от дороги показался аэродром, что крайне меня удивило, ведь по Соглашению о нейтралитете воздушное пространство Архипелага было объявлено закрытым для любых полетов. И в то же время, судя по антенным мачтам и параболическим чашкам наземных радаров, здешний аэродром ничуть не уступал своим континентальным аналогам. За зданиями терминала на взлетно-посадочных полосах я увидел несколько больших самолетов, но они были слишком далеко, чтобы различить опознавательные знаки.

– Это какой аэропорт, пассажирский? – спросил я вполголоса у Сери.

– Нет, чисто военный. Мьюриси принимает войска, по большей части с севера, однако лагерей здесь нет. Солдат сразу же переправляют на южное побережье и сажают на корабли.