Лотерея блатных

Мы проходим на платформы. Они почти пусты, если не считать пригородные линии, по которым серебряного цвета поезда привозят сонных пассажиров, направляющихся на работу.

Я иду к линиям дальнего следования... Там дует холодноватый ветерок... Рабочие, укутав голову в кашне, маневрируют бесконечными составами... Открываются первые журнальные киоски...

– Ну что? – ворчит Берюрье.

Я, не отвечая, направляюсь к платформе "Л", предпоследней в ряду... Именно к ней подходят скорые поезда... С этого места я осматриваю большой зал, в котором электрические лампочки начинают бледнеть от утреннего света.

– Смотрите, – говорю я коллегам, – труп там...

– У тебя крыша поехала! – насмехается Пино.

– Нет! Я догадался... учуял...

Этот мерзавец издевается надо мной:

– Ну у тебя и нюх!

В некотором смысле – да.

Я возвращаюсь под маркизу. Слева находится огромная мобильная таблица, показывающая время прибытия поездов... Под ней закрытый газетный киоск. Рядом с ним – конура для продавщицы лотерейных билетов.

Словно автомат, с обострившимися от усталости чувствами, я иду к будке. Она заброшена. Окошко крест-накрест забито досками... Сбоку, между стеной и газетным киоском, находится дверь в вышеупомянутую будку. На ней висит замок, но он такой ржавый, что сдается от одного только прикосновения.

Я открываю узкую дверь. Нет нужды гадать, прав ли я, нужно поскорее вызывать «труповозку»!

Я отступаю от волны зловония! Берюрье отодвигает меня и включает карманный фонарик. У него хватает мужества сардонически присвистнуть, что гораздо лучше, чем подписывать необеспеченные чеки.

– Звони в морг, – приказываю я Пино. – И скажи им, чтобы не жались насчет упаковки для клиента!

Мы закрываем дверь и, не добавив ни слова, закуриваем первую на сегодня сигарету.

Глава 13

Не стану от вас скрывать, что морг – это не то место, где я стану проводить свой отпуск. Но морг ранним утром – это больше, чем мрачно. Это невыносимо...

Мы находимся в маленьком зале амфитеатром. Пино и Берюрье сидят на скамейках и клюют носом. Обнаруженные останки лежат на каменном столе, ярко освещенном висящей над ним лампой. С клиентом занимается профессор Буржуа – лысый толстяк в очках. Стоя в метре от секционного стола, я внимательно слежу за его работой, заставляя себя оставаться на ногах.

– Мы могли бы подождать снаружи, – замечает Пинюш голосом чревовещателя.

– Думаешь, коридоры выглядят веселее? – спрашиваю я его.

Берюрье прерывает начавшееся всхрапывание. Чтобы взбодриться, он достает из кармана сосиску, сдувает прилипшие к ней крошки табака и начинает есть без дальнейших церемоний.

Интенсивно жуя голыми деснами, он заявляет:

– Крутые они ребята: кокают мужика прям на вокзале, отрезают у него чайник, и все это на глазах у всех...

Он высказывает то, о чем я думаю. Так что мы гармонично дополняем друг друга.

– Они его убили потому, что он не должен был выйти из вокзала, – рассуждаю я вслух. – А из вокзала он не должен был выйти потому, что снаружи его кто-то ждал... Тогда его взяли в оборот в толпе. Когда люди сходят с поезда, никто ни на кого не обращает внимания...

– Это верно, – соглашается Пинюш.

– Они увели его в глубь зала... Заброшенный киоск они заметили еще до приезда своей жертвы и заранее приоткрыли дверь... Зажав в этом закутке, они его убили.

– Как? – спрашивает Берюрье и издает пронзительный крик, эхом отдающийся в амфитеатре.

– Что с тобой? – Я проглотил веревку от сосиски!

– Очень вовремя! На чем мы остановились? По-прежнему спокойный, Пинюш напоминает:

– Они его убили. Вмешивается профессор Буржуа:

– Этот человек был убит ударом ножа для колки льда в сердце...

– Чистая, быстрая и бесшумная смерть, – говорю я. Присутствующие соглашаются со мной. Берюрье заканчивает проглатывание веревки.

– Значит, так. Они кокнули этого малого и засунули его в будку... Нельзя было допустить, чтобы он вышел из здания вокзала...

На секунду замолчав, он спрашивает, стараясь не шокировать эскулапа:

– Он француз?

– Нет, – отвечаю я, – берюрьянец. Но это не имеет значения. Продолжай свои рассуждения.

Толстяк сбивает шляпу на затылок. На его гениальном лбу мыслителя отпечатался желтый круг.

– До сих пор я все понимаю, – доблестно продолжает этот субпродукт рода человеческого. – Но я никак не могу просечь, на кой они отрубили ему котелок? Ты сам-то это понимаешь?

– Может быть...

– Ну так скажи, мне не терпится узнать...

– Те двое должны были сделать так, чтобы этот тип исчез. Сечешь? Не просто убить, а сделать так, чтобы он бесследно исчез. В данных обстоятельствах они не могли вытащить его целиком... Ты следишь за моей мыслью?

– Да. Тогда они пошли кратчайшим путем: сделали его неузнаваемым, отрезав голову!

– Верно!

Берюрье делает успехи.

Я наклоняюсь над тележкой, в которой сложены малоприятно пахнущие шмотки. Там хорошего покроя костюм из английской ткани. С левого наружного кармана спорота метка известной фирмы. Рубашка американского производства, но это ничего не значит, потому что их можно найти по всему миру (естественно, исключая русские магазины, потому что они за «железным занавесом»).