Лотерея "Справедливость"

Через два дня

Они возвращались с обеденного перерыва. Воздух был теплым, густым от цветочной пыльцы. Даже объявления стали похожи на лепестки, летящие с деревьев. Горки розового мусора шевелились у корней.

Алекс срывал объявленья со столбов и стен, мастерил журавликов и отпускал их обратно в небо.

— Где ты их так насобачился делать? — спрашивала Соат.

— Мацуда-сенсей научил; помнишь, я тебе о нем рассказывал? Ну, со словарем еще?

— Нет, не помню.

До офиса было еще далеко. Они стали играть в города.

Это была усложненная разновидность игры: разрешалось называть только те города, в которые навсегда уехал кто-то из друзей, знакомых или родственников.

— Нью-Йорк, — говорит Алекс. — Два одноклассника.

— Ка? — переспрашивает Соат. — Казань. Соседка по лестничной площадке.

— Новосибирск. Однокурсница, вышла замуж там...

— Опять “ка”? Киев, подруга.

— Вена, — говорит Алекс. — Один мой препод университетский туда уехал.

— А... Алма-Ата. Однокурсница, сосед. Один мой бывший... бизнесмен.

Алекс внимательно посмотрел на нее.

Одноэтажные дома. Башни Дархана, как стаканы с синей водой.

— Значит, на “а”, — медленно сказал Алекс. — А... Амстердам. Знакомый переводчик уехал.

— Крутые у тебя знакомые. “Эм” — Москва! Двоюродная сестра, два одноклассника, три...

— Ладно, ладно, всю дорогу сейчас перечислять будешь... А... Афула-Элит! Мамина лучшая подруга.

— Это где?

— Афула-Элит? В Израиле где-то... Будешь называть?

— Тэ... тэ...

— Ташкент! — подсказал Алекс.

— Да... очень отдаленный город, — улыбнулась Соат. — Не вспомню, кто туда уехал.

— Мы с тобой, например.

Соат сломала веточку цветущего персика. Повертела, отбросила.

— Да, Ташкент сильно изменился... Иногда мне кажется, что я родилась в другом городе.

Показался офис.

— Ладно, — сказал Алекс, — мне еще надо кое-что купить... Может, вместе сходим?

— Не, меня еще парочка злобных графиков дожидается.

Перед офисом стояли люди. Соат потемнела.

— Ты заметил? — их все больше. Я уже просила Акбара сделать сбоку отдельный вход для сотрудников; он говорит, подожди, скоро все кончится... Как по битому стеклу каждый раз прохожу... Ладно, скоро придешь?

Алекс кивнул. Соат пошла в сторону офиса. Он смотрел ей вслед.

“Пора начинать эксперимент”, — подумал Алекс и улыбнулся хитроватой детской улыбкой.

III

Прошел месяц

Человек — существо, выделяющее время.

Поглощает он разные впечатления, объявления, предложения сбросить вес, известия о сгоревшем книжном магазине.

Поглощает разговоры в метро, зазеленевший голос урючины, ночные визиты нищих детей, утренние визиты нищих птиц, вечерние визиты самого себя в какой-нибудь кабак, где кожно-венерический голос поет про бе-е-елый танец.

Поглощая все это, человек выделяет время.

Поглощая жадными губами, глазами, ногами пространство, человек выделяет время.

Я выделяю. Тик! Ты выделяешь. Так! Он, она, оно выделяет. Тик! Длинным невидимым шлейфом — так! — тянется время за нами.

Потому что мы — тоже выделяем время. Тик... И они. Так...

Покачиваясь и бесшумно тикая, оно поднимается в небо. Сквозь вагон метро, в котором едет Алекс, сквозь шумящий над головой бетонно-глиняный купол. Сквозь ветви деревьев, сквозь тела скворцов и крылатые баклажаны самолетов.

В вечернем небе плывут сгустки времени. Разноцветные тикающие нити.

Топ... Топ...

А кто идет по улице (под плывущими в небе нитями, нитями)? Топ?

Алекс идет. Топ.

А что делает Алекс (почему в руке у него темнеют цветы, не цветы)? Топ?

Алекс — идет. Топ.

А куда идет Алекс (отчего у него такое испуганное лицо)? Топ?

Он идет домой. Топ.

А что у него дома (кроме месяца, пойманного в мышеловку окна)? Топ?

Какое вам дело... Топ....

В вечернем небе плывут сгустки времени. Разноцветные нити людей-времяпрядов. Эти нити отрываются от голов и плавают, сплетаясь, чуть повыше облака шашлычного дыма, чуть пониже облака объявлений. На закате, когда отрываются эти нити, людей посещает тоска со вкусом столовой соды. Новые нити только-только выползают из головы, маленькие, слабые.

А что у Алекса в ушах?

В ушах у него наушники.

Алекс, Алекс, дай и нам послушать, просили взгляды прохожих. Остановись, добрый Алекс, отстегни от ушей хоть один наушник, напои жаждущих, угости нотным изюмом. Мы же птицы, Алекс, птицы бескрылой породы. И ты — нашей породы. А птицы должны помогать друг другу: смажь нам больное ушко музыкой, ушко — бо-бо.

Х о р: Ушко — бо-бо!

А л е к с: Прохожие! С чего вы решили, что я слушаю музыку?

Х о р: В лицо твое заглянули. Мы же — взгляды, Алекс, мы — сад налитых любопытством глазных яблок. Ты сам из нашего сада. А взгляды должны помогать друг другу: плюнь в наше больное ушко мелодией, ушко — вава.

Х о р: Ушко — вава!

А л е к с: Прохожие! С чего вы решили, что я слушаю музыку? Я слушаю запись дождя, запись тишины перед телефонным звонком; потрескивание холодильника, в котором мерзнет красное вино.

Тишина в наушниках оборвалась; зашумел оркестр.

Ну вот, думал Алекс, глядя на людей с вечерними сумками, они оказались правы. Из сумок выглядывали телескопики колбасы: люди торопились скорее наблюдать звездное небо в сияющих жиринках.