Лотерея "Справедливость"

— Не говорите, международная организация, а какие-то тортики!

— Да нет, тортик они просто подарили, для разминки. Главное, что они ей сразу говорят: а ну-ка, бабуля, кто вас обидел, кто международные законы нарушил? Она, святая душа, им на потолок показывает: сосед, сволочь, затопил, платить не хочет: будешь, говорит, макака старая, жаловаться, еще сильнее затоплю.

— У нас такая же история... И что они?

— Ну, они ей так вежливо по-английски улыбнулись, говорят: все понятно, вы тут, бабуля, пока тортик кушайте, а мы поднимемся, соседу вашему в глаза посмотрим.

— Поднялись?

— Не то слово. Слышит, в подъезде — бах-бах; дверь открыла, смотрит, сосед ее голый летит, а они ему карате, карате! Всю квартиру ей отремонтировал.

— Ой... Кто бы с нашими соседями так поговорил...

Вошел новый больной и лег на свободный коврик:

— Ключ из меня вынула!

— Да, она сегодня что-то из всех ключи вынимает.

— Сама, говорит, удивляется. А ничего поделать не может: энергетика, говорит, сегодня такая или дьявол к вам с ключами приходил.

— Ой, не произносите, не произносите это слово...

— А я, между прочим, по ее диагнозу, ну, что на меня начальница заклятие за опоздания наслала, — написала в Лотерею и цепочку к письму приложила.

— Какую цепочку?

— Да которую из меня Бибихон вытащила, когда заклятье снимала.

— Хорошая цепочка-то?

— Да не проверяла. Как доказательство в письмо засунула, пусть теперь в своем международном суде рассматривают.

— Да бросьте вы... Наверное, уже чья-то любовница в ней щеголяет и над вами в стороночку смеется.

— Ну и пусть смеется, мне главное, чтобы справедливость установили и начальницу мою обезвредили...

Вера потерла заледеневшими ступнями о коврик и неожиданно для себя сказала:

— А я тоже им писала...

Коврики посмотрели на нее.

—...только не отправила, — закончила Вера.

— А что писали-то?

— Так... жизнь свою писала. О мужчинах писала, что ноги об меня вытирают. Что постоянно на горле чью-то подошву чувствую. Потопчутся и дальше пойдут.

— Это точно, — закивала женщина с соседнего коврика. — Я сама такая раньше была; последний алкаш ко мне ползет, а я уже его идеализирую так, идеализирую. Вот, думаю, мой принц и алые паруса. Потом решила: все. Хватит быть бесплатной давалкой. Не для того на бухгалтера училась.

Больные стали говорить о любви и женской гордости.

Вера мерзла. Падение потолка, наконец, прекратилось: Вера почувствовала носом, губами и подбородком его ледяную эмульсионную побелку.

Вчера позвонила свекровь и сообщила, что переезжает в Россию, в Самарскую область. “И Алешеньке там будет лучше”, медленно, процеживая через марлю каждое слово, закончила свекровь.

Вера долго смотрела на телефон.

Потом сняла с дивана сонную ненавистную кошку и стала ходить с ней по комнате. Она качала кошку и пела ей, фальшивя: “Баю-баю-баиньки, спи, Алеха маленький...”. Кошка дергалась, пытаясь вырваться из тисков материнской любви. Пришел Славяновед и стал кричать, целовать и угрожать; Вера села на ковер, выпустила полумертвую кошку и стала смотреть, как Славяновед пытается разогреть себе макароны.

Ночью, в постели, она зачем-то соврала ему, что сделала аборт.

Диалог первый

А л е к с. С о з д а т е л ь б о м б ы.

С о з д а т е л ь б о м б ы (вытирая руки о фартук): Да, прошла уже неделя после смерти Марата, Алекс. Звонила Маша, извинялась, что не может пригласить; ее выселяют из квартиры. Переезжает обратно к матери. Попросила помянуть.

А л е к с (садится за стол): Уже неделя...

Едят. Пьют. Смотрят друг на друга.

С о з д а т е л ь б о м б ы: Знаете, какую он мне книгу на прощание подарил? “Философия любви”.

Алекс кивает и ест.

С о з д а т е л ь б о м б ы (проникновенно): Он чувствовал....

А л е к с: Я видел эту книгу. По-моему, у любви не бывает философии.

С о з д а т е л ь б о м б ы: Это замечательная книга... Как проходит наш эксперимент?

А л е к с: Не знаю. Сегодня она как-то так на меня смотрела...

С о з д а т е л ь б о м б ы: Записывайте, пожалуйста, все. Это очень важно с научной точки зрения.

А л е к с: Чем больше я записываю, тем меньше я испытываю... то, что испытывал к ней раньше.

Пьют. Едят.

С о з д а т е л ь б о м б ы: Вы не хвалите сегодня мое жаркое...

А л е к с: Да-да, очень вкусно.

Молчат. Пьют.

А л е к с (резко): Ваша философия любви — это философия трупа любви.

С о з д а т е л ь б о м б ы: Алекс, извините, но вы немного эгоист. Вы думаете только о своей любви, другой любви для вас не существует. А человечество...

А л е к с: Человечеству, по-моему, глубоко наплевать, что я о нем думаю... и что я думаю о любви. Пусть я эгоист, но большинство вашего человечества состоит из таких же эгоистов.

С о з д а т е л ь б о м б ы: Эгоист не способен любить.

А л е к с (размахивая вилкой): Зато он способен размножаться! А ваши мистики, философы и идеалисты или бегали за мальчиками, или жили всю жизнь, как монахи.

Создатель бомбы мрачнеет.

А л е к с (смущенно): Извините, я не имел в виду...

Доедают. Создатель бомбы счищает объедки в ведро.

Алекс берет книгу “Философия любви”, листает.