Лотос

– Что ты не думала об этом? Тогда подумай, самое время подумать! И о том, что быть со мной означает изменить всё в своей жизни. Ты не понимаешь, что я не собираюсь вечно лежать рядом с тобой тут, в этой квартире. Я – не твой кот! Ты говоришь, что любишь меня, что хочешь быть со мной, но не готова сделать ни шага за пределы своей зоны комфорта, хотя я это место никак не назвал бы комфортным.

– Ты не понимаешь, Андре, – пробормотала я. – Я прожила столько времени, как потеряшка, как… сорванный с дерева листок, и все это время меня нес ветер, и я не знала, куда и зачем. Иногда я прямо чувствовала, как теряю жизнь, теряю связь со своим деревом. Когда мама чуть не умерла. Когда Одри… не важно. Даже когда я стояла перед журналистами в доме твоей матери, когда они задавали все эти вопросы, я вдруг подумала: «Я вообще не знаю больше, кто я и что такое моя жизнь». То, что я делала, говорила, мой внешний вид, ответы на их вопросы: все это было ложью. Только с тобой, только по ночам я снова становилась чем-то единым, целым. Но это же невыносимо, жить от ночи до ночи, и переставать существовать, когда солнце восходит. А это место, квартирка в Бибирево посреди этой серости и грязи – это и есть мой дом, и я жила здесь до того, как встретила тебя, и отсюда могу двинуться куда-то дальше. Здесь я чувствую себя реальной, а я давно уже не ощущала подобного. Но всё это – только мгновение.

– Я тебя услышал, птица, – хмуро пробормотал Андре. – Я не думал, что тебе со мной плохо.

– Мне с тобой хорошо! – закричала я. – Мне плохо без себя!

– Ты пойдешь со мной? – спросил он после долгой паузы. – Вопрос всегда только в этом.

– Ты не принимаешь полумер.

– Никогда, – кивнул он, и я неуверенно улыбнулась, не зная, стоит ли мне произнести то, что хочу.

– Я пойду с тобой, если ты пойдешь со мной, – сказала я, и Андре озадаченно посмотрел на меня. Я хитро сощурилась. – Я хочу назначить тебе свидание. Я нуждаюсь в этом, это будет сюрприз. Пожалуйста.

– Я не люблю сюрпризы, – нахмурился он.

– Я тоже их не люблю. С некоторых пор – просто ненавижу. Но этот можешь считать моим капризом перед свадьбой.

– Перед свадьбой. Когда это произносишь ты, звучит прямо как музыка. Ты веришь, что у нас будет свадьба?

– Интересная постановка вопроса. Верю ли я в свадьбу? Пожалуй, скорее, да, чем нет. А ты?

– Пациент скорее жив, чем мертв. Так мой отец часто говорил. Откуда эта шутка, я не помню. Зачем тебе нужен этот сюрприз, птица? Поедем со мной, я накормлю тебя завтраком. Я сделаю так, что тебе больше не нужно будет ни о чем думать, и твоя жизнь снова будет радовать тебя безо всяких сюрпризов.

– На самом деле, ты так мало знаешь, что радует меня, а что огорчает.

– И боюсь, что я постоянно путаю эти вещи. Так что, не поедешь завтракать?

– Я поем тут, а сюрприз, между прочим, больше для тебя. Я дам тебе адрес.

– Звучит угрожающе. Что будет дальше? Это опасно?

– Надеюсь, что нет. Я хочу сделать кое-что, и это, знаешь, позволит мне почувствовать, что я тоже что-то решаю. Достаточно туманно выразилась? – усмехнулась я.

– Нагнала туману, как на театральной сцене – ничего не разобрать. Что у тебя за капризы? А ты знаешь, что непослушных девочек за капризы обычно наказывают. – Андре оттаял, я видела это.

– Накажешь меня потом, идет?

– Я соглашаюсь, сам не знаю на что, и делаю это ради тебя. Странное чувство, – усмехнулся Андре, вчитываясь в адрес, написанный мной на бумаге.

– Теперь ты отлично представляешь, как я чувствовала себя с того самого момента, как встретила тебя. Значит, до встречи?

– До встречи. – Кивнул он и посмотрел на меня, как заговорщик, планирующий дворцовый переворот.

* * *

Салон находился неподалеку от Старого Арбата, до встречи с мастером оставалось еще прилично времени, и я решила прогуляться по Москве – для разнообразия, в одиночестве. Я всегда любила одиночество, не понимая этого всеобщего панического желания постоянно иметь кого-то рядом. Тонны научных исследований показывали, что жители земли не выносят одиночества, воспринимая его как угрозу, как удар, как дискриминацию и понижение персональной стоимости, но я всегда чувствовала в одиночестве безопасность и свободу. Свобода вовсе не эквивалентна счастью, но она и не обратна ему. Любовь вовсе не должна означать несвободу, но зачастую именно так и бывает. С Сережей я всегда задыхалась, как в яме, как в тюрьме или плену, и постоянно проклинала собственную трусость, мешавшую мне сбежать.

С Андре я чувствовала себя не просто свободной, я чувствовала, как отделяюсь от тела и оставляю последние связи. И чем сильнее были путы, которыми он оплетал мое тело, тем свободнее я себя чувствовала. Если бы я сказала ему об этом, он бы расхохотался мне в лицо. Он ненавидел свободу во мне, но парадокс был в том, что он и был моим освободителем. Прежде всего, от самой себя.