Лотос

– Я никогда еще не чувствовал себя настолько не в своей тарелке, – признался он, подходя ко мне поближе. Он распахнул одеяло так, как это сделал бы эксгибиционист из парка со своим хрестоматийным серым плащом, и я расхохоталась. Андре притянул меня к себе, закрыл полами одеяла, как крыльями, и я вдруг почувствовала волнение – запах его тела, близость и тепло, особенно острые в нашем московском холоде. Я прижалась носом к его груди и закрыла глаза. Я не целовала его, лишь прикасалась к нему губами, наслаждаясь упругостью его мышц, бархатом его кожи.

– Значит, без меня тебе холодно? – прошептала я, мурлыкая.

– Лучше еще раз скажи, как вы тут называете теплое время года?

– Отопительный сезон? – рассмеялась я. – Ладно, слушай, мне нужно принять душ, потом еще есть кое-какие дела.

– Только не говори, что снова поедешь куда-то.

– Надеюсь, что поеду, – кивнула я, как ни в чем не бывало.

– Я, конечно, мужчина терпеливый, но замерзший, голодный и полный сомнений. Я второго раза могу и не перенести. Свяжу тебя прямо сейчас.

– Звучит заманчиво, – кивнула я, раскрывая дверь в ванную, – но на этот раз я хочу, чтоб ты поехал со мной, – и с этими словами я захлопнула дверь в ванную. Андре подергал несколько раз за ручку, пригрозил мне карами и еще одной выломанной дверью, если я не открою, но я прокричала, что он еще первую не починил. И что теперь по его милости я оставлена на поругание. А это, если уж быть до конца честной, не самая хорошая идея в Бибирево. Андре тут же затих, все звуки исчезли настолько резко и полно, что я заволновалась и открыла дверь. Он стоял чуть в стороне, немного бледный и усталый, невероятно красивый со своими спутанными волосами, с острым, цепким внимательным взглядом медовых глаз. Его губы были сжаты так плотно, что образовали почти нить, скулы были напряжены. Одна его рука была уперта в стену, на другой болталось одеяло.

– Что? – невольно спросила я, и Андре отвернулся.

– Ты ведь понимаешь, что не будешь жить здесь? Что мы не можем тут жить, – спросил он как бы невзначай, и я замерла, застигнутая врасплох этим неизбежным вопросом.

– Я не думала об этом. В любом случае дверь нужно починить, – пролепетала я, и Андре кивнул в ответ. Он больше ничего не добавил, более того ушел в комнату и предоставил меня самой себе. Я закрыла дверь, включила воду и достала их кармана мобильный телефон. Было все еще рановато, но мое терпение почти закончилось, и ждать, пока «прирожденный художник» выспится, я не могла.

Он ответил только после восьмого гудка. Вместо обычного тона у него играло что-то из тяжелого рока или металла. Я невольно отставила трубку от уха, ибо этот грохот казался мне разрушительным. Я уже почти потеряла надежду услышать ответ, когда сонный голос ответил, чтобы я шла к черту.

– Это, конечно, вряд ли, – ответила я. – Я от Нафани.

– Пусть и Нафаня идет к черту, – ответил голос, но я услышала, что степень гнева снизилась. После некоторых дополнительных обменов любезностями» мы все же договорились о том, ради чего я, собственно, и звонила «в такую рань», около одиннадцати утра.

Когда я вышла из ванной (после горячего душа все кажется лучше и легче), услышала стук в прихожей – Андре чинил дверь. Такая покладистость была для меня в новинку, все это выглядело как-то странно и нелепо. Наша ночь в одной постели – первая, пожалуй, когда мы уснули, толком так и не прикоснувшись друг к другу. Его нежелание со мной спорить, какие-то отложенные на потом вопросы, спокойная размеренная работа по починке двери. Складывалось ощущение, что мы с Андре либо уже десять лет женаты и почти на грани развода, либо…

Что, если после того, как Андре починит мне дверь, он пройдет на кухню, вымоет руки моей жидкостью для мытья посуды, натянет свои ботинки, водолазку и свитер – курткой он так и не обзавелся – и протянет мне ключи. Вежливо улыбнется и пожелает мне счастья, оставит меня жить моей нелепой, независимой, нищей жизнью, а сам сядет в самолет Марка и вернется на прежнее место. Он поэтому так холоден и спокоен, что я ему больше не нужна? Можно сколь угодно долго вспоминать все, что мне говорил Андре, все, что он со мной делал, но я знала одно – в день, когда он передумает, я не смогу остановить его. Как бы я этого не хотела.

– Тебе нужно поменять замок. – Андре подошел неожиданно, и я вздрогнула, погруженная в свои мысли. Я кивнула, сказав, что займусь этим потом. Дверь стояла на месте, создавая видимость преграды, и этого было достаточно.

– Ты на меня злишься? – спросила я, хотя на самом деле хотела спросить, любит ли он меня. Этот вопрос нельзя задавать мужчинам, особенно таким, как Андре. Он не ответил, сказав только, что ему нужно кое-куда отъехать, и что, если я хочу, могу поехать с ним.

– А могу и не поехать? – разозлилась я. – Тогда я, пожалуй, останусь.

– Как скажешь, – холодно ответил он. – Я так понимаю, что дома и стены помогают. Тебе здесь так сильно нравится? Настолько сильно, что ты останешься здесь и без меня?

– Я бы не хотела этого.

– Я задал тебе вопрос, птица, ты забыла? Ты на него не стала отвечать.

– Я ответила.