Накинув кафтан, молодой человек водрузил на голову шапку да вышел на улицу, на крыльцо. Прячась за вершинами лип, ударило в глаза солнце. Никита Петрович прищурился, приложил ладонь козырьком ко лбу. По двору уже вовсю сновали людишки во главе с хозяином избы, справным мужиком Савватием. Савватий вообще-то был крепостным местного боярина Ивана Тимофеевича Рюкина и, согласно закону, «Соборному уложению», не мог от него никуда уйти и должен был во всем подчиняться. Однако сей ушлый мужичок владел десятком лодок и по праздникам разворачивал на бережку торговый рядок, так что деньги у него имелись, правда, вот выкупиться на свободу было нельзя, разве что в обход закона. Какой там, к черту, Юрьев день! Уход крестьян от бояр и помещиков был запрещен строго-настрого. И так во время Смуты поразбежались все!
Что же касаемо Савватия, то своим подневольным положением тот, похоже, ничуточки не тяготился, да и боярин ему достался умный, на барщине работать не заставлял, отпустил на оброк – и доходу с этого оброка выходило немало. Еще Савватий имел и своих работников… Работницы – справные румяные девки – как раз выгоняли из птичника откормленных жирных гусей. Гуси недовольно гоготали, шипели и били крыльями, девки громко смеялись, вспоминая вчерашнюю «беседу».
– А Ванька-то, Ванька как Воронихину Катьку схватил! За самые сиськи!
– Да не, девы. Не за сиськи – за плечо!
– Нет, за сиськи – я сама видела! Рядом сидела. Катька довольная вся – зарделася.
– Вот Ворониха-то узнает – задаст! Ужо не поздоровится Катьке!
– А вы языками-то не мелите, девы! Катька – девка добрая.
– Да уж, так.
По всему двору были развешены веревки, на которых сушилось-досыхало белье и прочие мундиры – рейтарские слуги третьего дня еще затеяли стирку. Эх, надо было б тоже наказать парням… Ну, да ладно, не успел так не успел. Может, чуть позже…
На крыльцо, хлопнув дверью, вышел и сам Савватий, перекрестился на церковную маковку, видневшуюся за забором, поклонился Никите вежливо:
– Доброго утречка, господине!
– И тебе не хворать, Савватий, – кивнул и Бутурлин, да спросил хозяйственно: – Чего эт девки твои птицу выгоняют?
– Так всех и забьем посейчас, – погладив пегую бороду, усмехнулся мужик. – Запечем с яблоками мочеными да с кашей. Чай, самому царю подавать!
Произнося последнюю фразу, Савватий горделиво выпятил грудь. Еще бы – самому царю!
– Сам воевода Змеев за моих гусей заплатил, – похвастал хозяин. – По алтыну за каждого!
– По алтыну? Иди ты! – Никита Петрович удивленно качнул головой и тут же спросил про царя: – Неужто государь наконец-то приезжает?
– Воевода сказал – сегодня к обеду ждем!
– Сегодня! Вон оно как… Однако!
Новость была важная, и Бутурлин несколько недоумевал – чего ж его-то самого не предупредили? Даже князь Потемкин вчера, за службу хваля, ни словом про царский приезд не обмолвился. Может, просто запамятовал, забыл? Всяко бывает. Ежели государь сегодня приедет, то…
Запахнув кафтан, Бутурлин спустился с крыльца, вышел за ворота и быстрыми шагами направился к церкви. К заутрене он уже не успевал, но хоть так, постоять, помолиться во исполнение важного дела.
– Здрасьте вам, господине! – едва Никита Петрович вышел на улицу, как ему на пути встретилась дева с изрядной вязанкой хвороста за спиною.
Справная такая дева, премиленькая. Коса густо-рыжая, бровки тоненькие, губки розовым бантиком, а глаза ровно у кошки – зеленые. Знакомая…
– И тебе во здравие! Постой-ка… Я ж тебя вроде знаю. Ты из этих… из Жданков, да?
– Из Жданков, господине, – опустив хворост, улыбнулась дева. – Меланья я. Сюда к тетке пришла – помочь… А что, правду говорят, самого главного злодея вчерася схватили? Говорят, казнити будут? Вот бы хоть одним глазком взглянуть!
Бутурлин хмыкнул: вот ведь любопытная, однако…
– Так уж хочется на казнь посмотреть?
– На злодея. Он-то посейчас где? Небось, у воеводы, в амбаре? – раскраснелась девица, разрумянилась – ай, хороша!
– Не у воеводы, у старосты.
– А-а-а!
– Только ты его не увидишь, кто тебя на двор пустит-то?
– Ну-у… завтра тогда посмотрю.
– Вот-вот… завтра.
Простившись с девчонкой, Никита Петрович добрался наконец до церкви и, сняв шапку, долго молил Господа об успехе во всех своих делах. Помолившись, сотник решил не возвращаться на постой к Савватию, а отправиться прямиком к Потемкину, узнать, что там да как.
Спрямляя путь, молодой человек пошел лесом, по узкой заросшей тропке, огибавшей небольшое, но топкое болотце, издавна пользующееся среди местных жителей самой дурной славой. Больно уж коварное было. Вот вроде бы и лужайка, ан нет! Только ступи!
За лесочком, у тракта, толпились какие-то люди, наверное, воеводские, Никита Петрович не обратил на них никакого внимания, старательно обходя кочки – тропинка-то свернула к болотцу, и тут уж нужно было смотреть во все глаза.