Лоцман. Сокровище государя

– Да нет… И церкви там нету.

– Тогда дев несчастных везти до Плесово. Там погребсти. Да и… может, из родных кто опознает? Ну, что стоишь, сотник? Двигаем дальше!

Вытянувшись, Бутурлин снова взметнулся в седло. Звание сотника он тоже получил после взятия Ниена и ныне возглавлял передовой отряд, командуя сотней головорезов из таких же, как и он сам, небогатых провинциальных (городовых) дворян да детей боярских. При каждом помещике имелись боевые холопы, у кого больше, у кого меньше, но у каждого – небольшой отрядец. Все, как и должно – «конны, людны, оружны». Вот-вот получат и жалованье – с царем едет на верфи солидный обоз!

Жалованье это хорошо… Никита Петрович подогнал коня – в Жданки надобно было успеть засветло, а скорость всего воинства зависела от авангарда. Жалованье… Каждому служилому дворянину полагалось по пять рублей в год, а Бутурлину, как сотнику, и все восемь! Деньги не такие уж и большие, один боевой конь стоил десять рублей. Не в деньгах, конечно, дело – в землице. Коль подсуетиться, так Поместный приказ, по воеводы слову, может и еще землицы начислить. К примеру, покойного соседа, боярина Хомякина земли… ну, то озерцо, которое спорное. Князь Петр Иваныч, к слову сказать, давно тот вопрос разрешить обещался. Не забыть бы напомнить, ага.

Пока молодой помещик занимался ратными делами, хозяйством на его землях заправляла юная ключница Серафима, дева, несмотря на возраст, умная, ушлая, да в придачу еще и красивая – не оторвать глаз! Стройный стан, грудь упругая, коса светлая девичья, ресницы долгие, пышные, трепетные, очи же – ярко-голубые… как у давнишней пассии Никиты Аннушки Шнайдер, дочки богатого купца из Ниена. Ах, Анна, Анна… Целовались ведь когда-то, ага. Однако уже около года как увез Аннушку в Ригу мерзкий ее женишок Фриц Майнинг! Увез, увез, гад ползучий… И как теперь Анну из Риги добыть? Поехал бы, на корабле бы поплыл – вызволил бы… Кабы не война, не дела государевы да не служба ратная.

Впереди, за кустами, показались тусклые огоньки – за затянутыми бычьими пузырями оконцами крестьяне уже зажгли лучины. В деревне насчитывалось пяток изб, каждая огорожена невысоким забором. Во дворах виднелись сараи и прочие постройки, обязательный колодезный сруб с высокой жердиной – «журавлем». Почуяв чужих, у ворот заблажили, залаяли псы.

– Это твои Жданки? – оглянулся Бутурлин.

Проводник тотчас же закивал, заулыбался:

– Да, да, они и есть. Вон и староста бежит уже…

И впрямь, завидев вооруженных всадников, из крайней избы выбежал длиннорукий мужик с мосластым лицом и рыжеватою бородою. Подбежав ближе, мужик снял с головы треух и бухнулся на колени прямо в дорожную пыль:

– Нетути у нас ничего, люди добрые! Одначе кой-что по сусекам соберем. Токмо деревню не жгите!

– Это с чего ты взял, что мы будем ее жечь? – презрительно хмыкнул Никита Петрович. – Была нужда, однако.

– Мы свои, Антип, – наконец, вставил слово проводник Тимофей. – Меня-то ты не признал, что ли?

– Тебя-то признал, – прижав треух к груди, староста опасливо прищурился. – А вот с тобой кто…

– Мы – князя-воеводы Петра Ивановича Потемкина войско! – Бутурлин горделиво выпятил грудь. – Сам князь здесь. А я – его сотник. Так что, борода многогрешная, давай-ка тут не блажи, а веди князюшку на ночлег, в избу. Также сотников да десятников по избам размести. Остальным покажешь, где табором встати можно. Понял, борода?

– Понял! Как не понять, господине?

Обрадованно перекрестившись, староста Антип бросился обратно к избе, закричал, замахал руками:

– Овдотья, девки… эй… Стол накрывайте, ужо! Гуся, гуся режьте…

Сам князь с рейтарским полковником и начальным стрелецким воеводою расположились на ночлег в избе старосты, тут же, во дворе разбили шатры и слуги, запалили костер, чего-то варили, жарили, бросая кости собакам, опасливо забившимся в свои будки. Рейтары разбили шатры на лесной опушке, средь пахучих трав, чуть поодаль разложили костры стрельцы, а уже за ними – служилые: дворяне да дети боярские со своими людьми.

Вкусно запахло похлебкой: варили из вяленого мяса, заправляя для густоты мукой. Бутурлин, как и положено сотнику, устроился в дальней избе, большой и полной народу. Пока ужинали, все время сновали туда-сюда какие-то бабы, девки в глухих темных платках. Приносили еду и питье, уносили посуду, о чем-то вполголоса переговаривались, искоса поглядывая на постояльцев – Никиту Петровича и двух рейтарских капитанов. Один из господ офицеров оказался немцем из Бремена, второй – француз, но немецкую речь знал сносно. Так и общались, да, поужинав, сели перекинуться в карты. Наскоро, ибо подниматься завтра нужно было рано, с зарею.

Поначалу игра особо не ладилась – немец все никак не мог привыкнуть к мастям. Они ведь в каждой стране – наособицу. Во Франции, как и на Руси-матушке – черви, бубны, трефы, а вот в немецких землях не так – там то желуди, то фрукты какие-то, поди пойми.