Лотта Ленья. В окружении гениев

В конце представления ослепительные девушки «Скала» кружатся над сценой еще раз. Лотта перелезла бы через ряды стульев, только бы смешаться с ними и держать в руках украшенный перьями цилиндр.

Она действительно должна искать новый ангажемент, даже если речь идет о крошечной роли. В приглушенном свете театра ей всегда все виделось яснее: здесь ее настоящая жизнь.

СЦЕНА 6Сразу после музыки —

Берлин, 1925 год

Вайль перекатывается на нее, и Лотта отвечает на его поцелуй, хотя у обоих несвежее дыхание, потому что они слишком мало спят и слишком много пьют.

— Кем я был до того, как встретил тебя? — бормочет он.

— А кто ты теперь?

— Тот, кто желает только одного: утонуть в тебе. Хочу увидеть себя в тебе, идеальном существе.

Она смеется, пока не замечает перемену в его взгляде. Только посмотрел на часы — и уже другой человек. Почти восемь. Теперь даже идеальное существо не может заставить Курта забыть, что у него есть работа, которую надо сделать. Свой ритм он не позволяет нарушать. И в это утро Лотта проклинает его музыку, потому что похмелье делает ее раздражительной, а в его объятиях она хоть на какое-то время с удовольствием спряталась бы от всего мира.

— Ну иди уже, дорогой. — Лотта выталкивает его из кровати, чтобы это было ее решение.

Но, кажется, немного перестаралась, потому что после небольшой потасовки Курт голый сидит на полу и с упреком смотрит на нее.

— Если ты так мило просишь вылезти из кровати, я не могу тебе отказать.

Он надевает вещи, которые вечером аккуратно сложил на стул.

— Кстати, Рут хотела бы встретиться.

— А что скажут твои родители? Они не боятся, что и доченьку я испорчу, как сына?

— У Рут своя голова на плечах, — отвечает он.

— Кажется, Рут это делает только ради тебя.

Лотта смотрит, как он тщательно застегивает пуговицы на рубашке. Она старается не обращать внимания на мнение его родителей, пока оно не влияет на его чувства к ней. Лотте трудно признать, что их неприятие заставляет ее чувствовать некоторую неловкость. Один-единственный раз Курт взял ее к Альберту и Эмме Вайль в Лейпциг. При встрече родители выказывали демонстративную вежливость, которая держала Лотту на расстоянии нескольких вытянутых рук. Она уговаривает себя, что они не против нее лично: родителям мешает то, что она не еврейка. Но вообще-то она убеждена, что старшие Вайли в артистке театра видят не более чем проститутку. Хотелось бы надеяться, что они никогда не узнают, как близки их опасения к правде.

Лотта не испытывает ни стыда, ни гордости, когда думает о временах, когда ей приходилось позволять мужчинам платить себе, чтобы она следовала за ними в дешевые гостиницы с сомнительной репутацией. В этом не было ничего необычного. Многие мальчики и девочки из ее района не были против такого приработка, за который не надо дышать ядовитыми испарениями или часами стоять в темном цеху завода. Лотта предпочитала встречаться с мужчинами, которые притворяются, что от нее без ума, чем позволять избивать себя человеку, ненавидевшему в ней бледный отблеск другой, идеальной девочки. Она по-прежнему наслаждается желанием, которое вызывает у мужчин, следуя всего лишь своим инстинктам.

Даже Курт не подозревает, как часто ее тянет на Тауэнцинштрассе на углу бульвара Курфюрстендамм. Там она наблюдает за девушками, поправляющими свои высокие сапоги. Клиентам достаточно взглянуть на цвет обуви, чтобы определить, какой ассортимент предлагает их владелица. Некоторые женщины берут с собой плетки. Лотте нравится смотреть, как у мужчин стекленеют глаза перед лицом притворной готовности откликнуться на любое желание, каким бы предосудительным оно ни было.

— Может быть, тебе не надо было спрашивать родителей, что дождевой червь делает на дверном косяке, — поддразнивает ее Курт.

— Откуда мне было знать, что это такое? — Лотта соединяет руки за спиной и смотрит на него исподлобья, как школьница, которая объясняет учительнице, что, вопреки очевидному, ничего не натворила.

— Мой ангелочек, что бы ты ни сказала, я не могу представить себе, что ты не знала, что перед тобой мезуза.

С суровым видом он поднимает указательный палец.

Лотта качает головой. И все же оба знают, что он прав. В волнении она порой несет чушь, и даже атрибуты правоверного еврейского дома ее не остановили. Слова вылетели еще до того, как она поняла, зачем эта изысканно украшенная капсула с письмом там прикреплена. Лотта не хотела оскорблять семью. Курт рассказал ей, как гордятся Вайли своими корнями, уходящими, возможно, в четырнадцатый век. Она ответила, что под впечатлением, но действительно не понимает, для чего нужен весь этот хлам, разве что похвастаться. Лотта вообще не хочет знать, чем занимался ее прапрапрадедушка. А если бы и знала что-то замечательное, то вряд ли бы стала гордиться, что благодаря случайности рождения в ее жилах течет малая толика его крови. Но она хотела бы сохранить хорошие отношения с родителями Курта, хотя и считает его семью снобской.