Лоуренс Аравийский

Алленби надеялся, что мы, арабские вожди, будем присутствовать при вступлении в город, отчасти потому, что Дамаск являлся для арабов неизмеримо большим, чем простой военный трофей, а отчасти из побуждений, согласных с законами благоразумия. Движение Фейсала превратило вражескую страну в дружественную союзникам, дав им возможность, по мере их продвижения вперед, пускать обозы без охраны, управлять городами без военных гарнизонов.

Окружив Дамаск, австралийцы могли бы оказаться вынужденными, вопреки приказам, вступить в город. Если бы кто-либо оказал им сопротивление, это могло бы испортить положение в будущем. Нам была предоставлена одна ночь, чтобы заставить жителей Дамаска встретить британскую армию как своих союзников.

Это означало полную революцию, если не в убеждениях, то в поведении. Дамасский комитет сторонников Фейсала[74] уже несколько месяцев готовился захватить бразды правления в городе, как только турки будут разбиты. Мы должны были лишь связаться с ним, чтобы известить о приближении союзников и о том, что от него требуется. Поэтому, когда сумерки сгустились, Насир послал всадников руалла в город, поручив им отыскать Али Ризу, председателя нашего комитета, либо Шукри эль-Айуби, его заместителя, и сообщить им, что они могут завтра оказать нам действенную помощь, немедленно создав правительство.

Действительно, это и было сделано к четырем часам дня, прежде чем мы приступили к действиям. Али Риза отсутствовал, так как в последнюю минуту был назначен турками командовать отступлением их армий из Галилеи, но Шукри эль-Айуби получил неожиданную поддержку от алжирцев, братьев эмира Мохаммеда Сайда и эмира Абд-эль-Кадера. С помощью их сторонников арабский флаг зареял на городской ратуше до захода солнца, когда мимо дефилировали последние эшелоны немцев и турок. Говорят, что ехавший последним генерал иронически отдал флагу честь.

Я отговорил Насира от немедленного вступления в город. Для его достоинства было бы лучше, если бы он спокойно вошел в город на рассвете. К полуночи, когда мы расположились на отдых, четыре тысячи наших вооруженных людей уже находились в городе.

Завтра мне предстояла работа, потому мне следовало бы заснуть, но я не мог. Ведь в течение двух лет Дамаск являлся пределом наших мечтаний!

Оставляя Дамаск, немцы подожги склады и запасы боевого снаряжения, и каждую минуту нас оглушали взрывы, пламя от которых окрасило небо. При каждом таком грохоте земля, казалось, сотрясалась. Устремив взгляд на север, мы видели, как по бледному небу рассыпались снопы желтых точек, так как снаряды, взлетая при взрывах магазинов на ужасную высоту, в свою очередь взрывались. Я повернулся к Стерлингу и проговорил:

— Дамаск горит!

Мне причиняла боль мысль о великом городе, обращенном в пепел как цена свободы.[75]

Когда рассвело, мы поехали к верховью горного кряжа, высившегося над городским оазисом. Мы боялись взглянуть на север, ожидая увидеть развалины. Но вместо развалин простирались безмолвные сады, застланные зеленым туманом от реки, и в оправе тумана маячил город, прекрасный, как и всегда, похожий на жемчужину под лучами утреннего солнца. От ночного смятения остался лишь одинокий высокий столб дыма, подымавшийся, угрюмо чернея, от складов Кадезда, конечной станции Хиджазской железной дороги.

Мы поехали вдоль прямой, окаймленной насыпью дороги через орошенные поля, на которых крестьяне начинали свой трудовой день. Скакавший галопом всадник замедлил шаг, увидав наши головные покрывала. Он весело приветствовал нас, протягивая гроздь золотистого винограда.

— Добрые вести: Дамаск приветствует вас.

Он прибыл от имени Шукри.

Насир следовал за нами. Мы передали ему, что он может с почетом вступить в город, на что он заслужил исключительное право своим участием в пятидесяти битвах. Рядом с Нури Шааланом они в последний раз пустили своих лошадей вскачь и исчезли в клубах пыли вдоль длинной дороги. Мы со Стерлингом отыскали небольшой прохладный ручеек. Мы остановились у него, чтобы помыться и побриться.

Несколько индусских кавалеристов уставились на нас, на наш автомобиль, на американские рейтузы и хитон шофера. Я был в полном арабском облачении. Стерлинг же был одет в костюм британского штабного офицера, и лишь на голове у него было арабское покрывало. Индусский сержант, бестолковая и злобная личность, решил, что он захватил нас в плен. Освободившись от его ареста, мы последовали за Насиром.

Мы проехали совершенно беспрепятственно вдоль длинной улицы к правительственным зданиям на берегу реки Барады. Путь был запружен народом, теснившимся на тротуарах, на мостовой. У окон, на балконах и на крышах, всюду стояли люди. Многие плакали, кое-кто посмелее выкрикивал наши имена. Но по преимуществу они лишь смотрели во все глаза, с сияющими от радости лицами.