Лоуренс Аравийский

Змеи, ставшие нашим бичом уже с первой минуты нашего вступления в Сирхан, сделали тот день памятным. Арабы говорили, что в обычное время змей здесь было немногим больше, чем повсюду, где в пустыне имелась вода. Но в этом году долина, казалось, кишела рогатыми ехиднами, кобрами и другими различными породами. Ночью двигаться было опасно, и когда мы осторожно шагали босиком между кустов, то ударяли по ним палками.

У змей была странная повадка ночью заползать к нам под одеяло, вероятно, в поисках тепла. Узнав об этом, мы вставали с бесконечными предосторожностями, и первый поднявшийся шарил палкой по земле вокруг своих соседей.

Мы убивали ежедневно, может быть, по двадцати штук, и под конец наши нервы так развинтились, что даже самые смелые из нас боялись прикоснуться к земле. Я же лично чувствовал трепетный ужас перед всеми пресмыкающимися и страстно желал, чтобы наше пребывание в Сирхане поскорее кончилось.

Сирхан нам опротивел. Его пейзаж казался гораздо безнадежнее и печальнее, чем вид всей пустыни, которую мы пересекли. Пески, камни и голые утесы иногда возбуждали воображение и с известной точки зрения обладали угрюмой красотой бесплодной пустынности, но было нечто зловещее в этом обреченном змеям Сирхане, порождающем лишь соленую воду, бесплодные пальмы и кусты, которые не были пригодны ни для костров, ни для кормежки верблюдов.

Мы ехали так два дня, миновав Гатти с его почти пресным колодцем. Когда мы приблизились к Аджейле, то увидали вокруг нее множество палаток, и нам навстречу немедленно вышел отряд. Мы узнали Ауду Абу-Тайи, невредимо вернувшегося от Нури Шаалана, и одноглазого Дарзи ибн-Дагми, нашего старого гостя в Ваджхе. Его присутствие доказывало расположение Нури так же, как и сопровождавший их сильный эскорт из верховых людей племени руаллы — все с непокрытыми головами. Они с приветственными криками сопровождали нас до пустого дома Нури, размахивая пиками и беспорядочно стреляя из винтовок и револьверов.

Дела, казалось, шли благоприятно, и нам пришлось назначить трех слуг готовить кофе для посетителей, которые начали стекаться к Насиру, принося присягу Фейсалу и арабскому восстанию и обещая повиноваться Насиру и следовать за ним со всеми их отрядами. Кроме настоящих подарков, каждый из них ронял на наш ковер неприметный, побочный дар в виде вшей, и задолго до захода солнца мы с Насиром были в лихорадке от укусов последних. У Ауды одна рука не сгибалась, что являлось следствием старой раны в локтевом суставе, и поэтому он не мог свободно почесываться. Но печальный опыт научил его засовывать за спину палку, и, скребя ею ребра, он, казалось, успокаивал зуд быстрее, чем мы успевали достичь того же своими ногтями.

Кочевые племена и кочевая жизнь

Прошло уж пять недель со дня нашего отъезда из Ваджха, мы уже истратили почти все деньги, которые захватили с собой, дали возможность верблюдам отдохнуть или заменили их новыми. Отъезду ничто не препятствовало. Новизна ощущений заранее вознаграждала нас за все, а Ауда накануне нашего выступления дал прощальный пир в своей огромной палатке, на котором присутствовали сотни людей. Этот пир превосходил все предыдущие.

Во время пира Ауда, указывая на Мохаммеда, спросил нас:

— Не хотите ли вы, чтобы я рассказал вам, как в течение 15 дней Мохаммед не спал в своей палатке?

Все захихикали от восторга, и Ауда рассказал, как Мохаммед купил нитку жемчуга в Ваджхе и не дал его ни одной из своих жен. Все они перессорились, но сошлись на том, чтобы отвергнуть его.

Этот рассказ был, конечно, чистым вымыслом — лукавый юмор Ауды обострился вследствие восстания, и злополучный Мохаммед, который уже две недели гостил то у одного, то у другого соплеменника, призывал Аллаха и меня в свидетели, что Ауда лжет. Я торжественно откашлялся. Ауда призвал к спокойствию и просил меня подтвердить его слова. Я начал с традиционной фразы каждого рассказа:

— Во имя милосердного и человеколюбивого Аллаха. Нас было шестеро в Ваджхе. Это были: Ауда, Мохаммед и Заал, Гасим эль-Шимт, Муфадди и бедный человек (я сам); однажды ночью, перед самым рассветом, Ауда сказал: «Пойдемте побродить по базару». И мы сказали: «В добрый час», — и пошли; Ауда в белой одежде и красном головном покрывале. Гасим в заплатанным сандалиях, Мохаммед в шелковой тунике «семи королей» и босиком, Заал… я забыл, как был одет Заал. Гасим был в бумажном платье, а Муфадди в голубом полосатом шелку с вышитым головным покрывалом. Ваш покорный слуга был одет, как теперь.