Лоуренс Аравийский

Выбравшись на безопасное место, мы рассортировали наших животных. Один из арабов, несмотря на общее смятение, привез с собой, привязав к седельной подпруге, огромную заднюю ногу верблюда, убитого как раз перед прибытием поезда. Мы ради нее сделали привал в пяти милях дальше в Вади-Дулейле, возле бесплодного фигового дерева.

Я купил еще одного чесоточного верблюда на мясо, раздал награды, вознаградил родственников убитых и распределил денежные призы за шестьдесят или семьдесят захваченных нами винтовок. Добыча была невелика, но и ею нельзя было пренебрегать. Некоторые люди сирхан, которые приступили к военным действиям без винтовок и сражались голыми руками, сейчас имели каждый по две.

На следующий день мы вступили в Азрак, встреченные горячими приветствиями и похваляясь — да простит нас Аллах! — что мы оказались победителями.

Эмир друзов из Салхада прибыл туда как раз перед нами и рассказал нам, чем кончилась история с алжирским эмиром Абд эль-Кадером.

Улизнув от нас, последний прямо поехал к деревне друзов Салхад и, выкинув арабский флаг, вступил в нее с триумфом, окруженный своими семью верховыми слугами, ехавшими легким галопом и стрелявшими в воздух. Все в деревне изумились, а турецкий губернатор во всеуслышание объявил, что подобная суматоха наносит ему оскорбление. Его ввели к Абд эль-Кадеру, который, важно сидя на диване, произнес напыщенную речь, объявив, что ишан при его посредстве принимает правление над Джебель-Друзом и что все существующие должностные лица утверждаются в назначениях.

На следующее утро он двинулся во вторичный объезд области. Обиженный губернатор опять выразил недовольство. Эмир Абд эль-Кадер вытащил свой оправленный в золото меккский меч и поклялся, что он им отсечет голову Джемаль-паше. Друзы запротестовали, заявляя с клятвами, что подобные вещи не должны произноситься в их доме перед его превосходительством губернатором.

Абд эль-Кадер назвал их сыновьями распутниц, сукиными сынами, рогоносцами и своднями, швыряя им в лицо оскорбления перед всеми. Друзы рассвирепели. Абд эль-Кадер яростно выбежал из дома и вскочил в седле, крикнув, что стоит ему топнуть ногой — и все племена Джебель-Друза встанут на его сторону.

Со своими семью слугами он бросился по дороге к станции Деръа и вступил в нее так же, как и в Салхад. Турки, знавшие его старческое безумие, не тронули его. Они не придали веры даже его рассказу о том, что Али и я этой ночью пытаемся взорвать Ярмукский мост. Однако, когда мы это сделали, турки отнеслись к нему серьезнее и отослали его под охраной в Дамаск, где Джемаль сделал его мишенью для своих острот.

Я возвращаюсь в свет

Погода сделалась ужасной; беспрерывно шел снег и бушевали бури.

Было ясно, что в Азраке в течение ближайших месяцев нам нечем заниматься, кроме проповедей и пропаганды. Когда это вызывалось необходимостью, я принимал посильное участие в вербовке прозелитов. Но я все время помнил о том, что мое положение чужестранца не вяжется с проповедью национальной свободы.

Мне приходилось, кроме того, убеждать самого себя, что британское правительство полностью выполнит свои обещания. В особенности мне приходилось трудно, когда я уставал или заболевал.

Я уже успел привыкнуть к тупым бедуинам, которые навязчиво приветствовали меня, называя «Иа Оуренсом» и без всяких церемоний выкладывали свои нужды. И сейчас льстивые горожане Азрака бесили меня, пресмыкаясь предо мной, умоляя, чтобы я их принял, и величая меня князем, беем, владыкой и освободителем.

Итак, я с яростью покинул их, решив поехать на юг и поглядеть, нельзя ли что-нибудь предпринять во время холодов возле Мертвого моря, которое неприятель охранял как барьер, отделяющий нас от Палестины.

Оставшиеся у меня деньги я отдал ишану Али и поручил его заботам индусов. Мы дружески распростились друг с другом. Али отдал мне половину своего гардероба: рубашки, головные повязки, туники, пояса. Я дал ему взамен половину моего, и мы поцеловались, как библейские Давид с Ионафаном. Затем с одним только Рахейлом я устремился на юг, на своих лучших двух верблюдах.

Мы покинули Азрак вечером. У Вади-Батама нас окутала густая ночь. Дорога ухудшилась. Вся равнина была сырая, и наши бедные верблюды скользили и падали один за другим, и каждый раз мы падали с ними. К полуночи мы пересекли Гадаф. Трясина казалась слишком ужасной для дальнейшей езды по ней.

Мы заснули там, где остановились, в тине. На рассвете мы встали, перепачканные ею, и весело улыбнулись друг другу. Дул пронзительный ветер, и почва начала подсыхать. Мы быстро приближались к белым вершинам гор Тлайтахвата.

Поздно ночью, когда догорали последние костры у палаток, мы миновали Баир. Проехав дальше, мы увидали, что звезды отражаются, как в зеркале, в глубине долины, и смогли напоить наших верблюдов из лужи, оставшейся от вечернего дождя.