Кисло-горькое, непонятное чувство свершенного, непоправимого и тем гнетущего, село тогда за плечи и терзало, но дорога жизни любого, кто шел по ней, была не без камней. В итоге Феникс прятал под замок все те лица, что потом доводилось видеть с распахнутыми в последнем изумлении глазами. Скрывал в самые дальние комнаты сознания. Но ключи от тех комнат не выбрасывал. Иначе их могли найти совесть или сожаление. Туда же отправился и Шрам, с его перекошенным лицом и остекленевшими глазами… Пустым делом было сожалеть о том, что не исправит до конца даже самый могущественный некромант. Не то время вело отсчет на Материке, чтобы таким, как «ловчие удачи», размышлять о призрачной морали. Каждый жил и выживал, как мог. Все великие свершения и оправданные кругом и всюду герои остались в эпохе Сокрушения Идолов, оставив вот такое Наследие тем, кто продолжал жить дальше.
Маленький мешочек осторожно раскрыли трясущиеся пальцы, и пепел тонкой струйкой просыпался на мокрую от островитянского напитка землю, подле вонзенного в нее клинка.
— Прощайте, учитель, я буду помнить вас. И, если разум изменит мне, вы навсегда останетесь в моем сердце, — прошептал на языке острова Палец Демона полукровка, наблюдая, как ветер подхватил струйку пепла, и бурый порошок оседал на мокром лезвии. С необходимым ритуалом было покончено. Феникс с жадностью припал к бутылке и проглотил вместе с изрядной долей выпивки подступивший к горлу ком. Довольно. Надо было отбросить и идти дальше, как учил его Киракава. «Ловец удачи» и так столько лет не давал заезжим в Швигебург сильванийским лекарям по настоянию глав гильдии воров свести шрам со скулы, чтобы не забывать. Тем более Карнажу не улыбалась перспектива наряжаться, словно придворный франт, и расточать фальшивые улыбки на приемах, как это делал Кеарх. Но теперь, когда месть свершилась, «ловец удачи» собирался воспользоваться одним средством и избавиться от следов прошлого, в том числе помочь в этом и Скиере. Полукровка досыта насмотрелся, как она всю дорогу до Лангвальда прятала стигму за волосами, стыдясь в этом даже их с Филином.
Едва Карнаж снова поднес бутыль ко рту, как за его спиной раздалось предупредительное покашливание. Филин покачал головой и приблизился к сидевшему на земле полукровке.
— Что с тобой? — спросил дуэргар, присаживаясь рядом на корточки.
— Хочу напиться, — ответил Феникс, сделав еще пару глотков.
— Дай-ка сюда, — усмехнулся Филин.
Взяв бутыль и, едва, пригубив, гном тут же выплюнул обратно, грубо выругавшись.
— Пойдём! — резко объявил он, выкинув полупустой сосуд.
— Куда?
— Домой.
Дуэргар помог Карнажу встать и поддерживал некоторое время, пока они не вышли на тропинку. Там силы окончательно покинули Феникса, и Филин, взвалив его плечи, дотащил до крыльца.
— Милостивый Сильван! Что же приключилось с нашим «ловцом удачи»?! — деланно изумилась Скиера, уловив запах островитянской выпивки. Тот мог соперничать по стойкости с весьма дорогими духами, правда, изрядно уступая последним в изысканности аромата.
— Доловился, — дуэргар посмотрел на полуэльфку. — Принеси-ка лучше воды, да похолоднее.
Филин снял с Карнажа куртку, усадил на крыльцо и окатил его принесенной Скиерой колодезной водой из ковша. Холодные капли стекали по бледному лицу полукровки, мокрые кроваво-красные волосы прилипли ко лбу, но глаза остались закрытыми.
— Что с ним?! — не выдержала полуэльфка, почти крикнув вопрос на ухо дуэргару.
— Отнесем в дом, — коротко предложил Филин и, когда она взялась помогать, тихо добавил. — Вместо того приема, который ты ему оказала, могла быть любезнее. Ведь он почти не спал всё то время, что мы ехали в Лангвальд, а стерег наши глотки от сильванийского стилета.
Скиера помогла дотащить Феникса до скамьи у открытого окна, где просидела возле него до сумерек, пока Филин колдовал возле стола, заставленного различными приспособлениями для аптекарского дела, который он прикупил вместе с домом у одного выжившего из ума старика. Тому как нельзя кстати на старости лет приспичило податься в паломники, и дуэргар просто не мог упустить такой случай. Правда, на покупку ушил все его сбережения.