Love International

– Но лав при чем тут, лав? Эл, оу, ви, и? Все верно? Так? – еще слегка подлаивая, подвизгивая, еще с обидой и досадой, еще не окончательно поверив в счастье и удачу, и оттого никак не обретая нужной, моменту приличествующей и отвечающей певучести и медоточивости речи, мягких низов, спросил Непокоев.

– Все так. Все верно. L… O… V… E… – любезно подтвердили с той стороны эфира. – Это фамилия основателя нашей компании. Рональда Реджинальда Лава. Не будет ли у вас времени, ну, скажем, в эту среду, да, в среду, для встречи с нашим американским вице-президентом мистером Биттерли и управляющим русским бизнесом господином Пешковым?

И впрямь пассаж. Какие новые горизонты! Восьмидесятый, может быть, а то и сто восьмидесятый уровень! Ведь кого только за долгие годы счастливой и плодотворной жизни не доил Александр Людвигович. Большие издательские дома и крупнейшие благотворительные фонды, известнейшие университеты и знаменитейшие ресторанные сети, отдельных ценителей прекрасного из русского списка «Форбс» и мелочь краудфандинговую, даже родное государство, строгую мать, и ту ему случалось обирать под соусом общественно-образовательного интереса, но нефть… черное золото само впервые ему в руки шло. Это почище будет всех, вместе взятых, православных ТВ-каналов художественного воспитания, в которые его, Непокоева, на днях пытались втянуть друзья и коллеги на ниве культурного кураторства и просветительской активности – Ваган Айрапетян и Марек Шнеерзон. Да, нефть!

Жаль, Ася вот только не понимает, как важно Александру именно сегодня быть свежим и благоухающим всеми лилиями света, а не ее, Асиной, сардинно-шпротной розой. Увы, увы, не понаслышке, на своем уже довольно продолжительном опыте, знал Александр Людвигович, как будет сложно отогнать острый, прилипчивый душок, консервную ноту с кардинальских усиков-стрелочек и мушкетерского волосяного клинышка – его собственной миниатюрной писи под нижней губой. Шампуни лучших марок, что устраняют все, что только пожелаешь, – и ломкость, и сухость, и перхоть любой застарелости и жирности, – и те порою пасовали перед стойкостью и въедливостью Асиного уксуса. Эликсира неутолимой страсти. Густого и обильного. Но что поделать, Ася Акулова, автор романов и стихов, изящнейшее существо с локонами Мальвины и талией не шире, не объемней бритого зада пуделя Артемона была ровно на двадцать три года младше Александра Людвиговича, и слабину он дать никак не мог. А уж его язык, главная, важнейшая и самая развитая часть его тела, тем более.

Ну и не оплошал. Ася, заходясь от электрических волн, от перетоков высоковольтной крови и встречного гальванического сокращения жил, прежде чем обмякнуть, повалиться головой вперед и плоским мокрым животом перекрыть кислород Александру Людвиговичу, таким ароматическим прощальным спазмом одарила, что не только кокетливые щеточки у губ ему предстояло теперь стерилизовать, но и волосы. Долго и тщательно промывать гриву, роскошную шевелюру, обильную и долгую, до плеч, как у героев А. Дюма, бретеров и фехтовальщиков времен короля-солнца Людовика XIV. Удобнейшее, между тем, средство преображения, столь нужное Александру Людвиговичу Непокоеву в разнообразных его рабочих ипостасях и внешних представлениях. От строгого, прилизанного, прибранного, с почти невидимым в тон пиджаку хвостиком на официальном телеэкране, до буйных крыльев-патл, что увлекают и подхватывают любые веяния и ветры на каком-нибудь журнальном либеральном корпоративе в кафе «Мари-Франсуа». Все мог со своей головой Александр Людвигович и всех…

Но стоя в это утро под горячим душем, под хоровые переливы бодрящих струй, радовался тому, что не стал. Не стал накрывать упавшую в истоме лбом в изголовье большой кровати Асю. Оставил ее девичий рай без парного и соположенного с ним мужского. Очень разумно и мудро удержался. Просто освободился, встал, поцеловал туда, куда бы мог войти, и двинул в ванную. И здесь, под лейкой душа, обильно мылясь и удовлетворенно фыркая, Александр Людвигович думал, как хорошо, как славно все в конце концов сложилось и управилось. Язык, конечно, намозолился, великолепный инструмент для выработки в промышленных масштабах очарования и доверия натерся, наломался не очень своевременно, но не разлитый вместе с тем понапрасну тестостерон, огонь невоплощенного, надувший, отяжеливший предстательную и пару семенных желез, обещали сегодня невиданное вдохновение и полет мыслей. Напор и бурю. Взрыв. Возможность невозможного.