Love of My Life. На всю жизнь

Добравшись до Лондона, мы с Лукой начали нашу совместную жизнь в комнатушке на третьем этаже старого дома в Вулвиче. Это была ужасная дыра, но мы находили романтику даже во влажных пятнах плесени на потолке, отстающих обоях и зараженном паразитами матраце на полу. Прямо под домом проходила железная дорога, и оконные стекла постоянно дребезжали. На первом этаже жили страдающий шизофренией поэт и пожилая дама с маленьким Джек-Рассел терьером по имени Минетт, а прямо под нами обитали какие-то робкие и пугливые беженцы. Туалет и ванная были общими. Лука обычно писал в умывальник. Я так его любила, что с удовольствием вдыхала острый сладковатый запах мочи, когда по утрам чистила зубы. Мы постоянно занимались сексом. Мы курили травку. Мы все время были под кайфом. Мы были очень худыми и красивыми. Мы ходили на вечеринки. Мы любили Лондон.

Мать отказалась от меня. Линетт относилась ко мне с пониманием и сочувствием. Они с Шоном регулярно подкармливали нас и с нежностью любящих родителей наблюдали за тем, как мы с волчьим аппетитом сметали все подряд и ели сахар прямо из сахарницы. Мы с Линетт очень сблизились и собирались разыскать нашего отца. Линетт приносила нам пластиковые контейнеры с едой. Она говорила, чтобы мы обязательно ее разогревали, но мы все время были настолько голодны, что съедали все сразу после ее ухода. Мы ели руками прямо из миски, не удосуживаясь выложить еду на тарелки.

Луке было значительно тяжелее, чем мне. Как-то раз к нам в гости зашел Стефано, который еще не был женат на Бриджет, но уже жил в Лондоне. Он собирался проявить суровость, но, заглянув в виноватые, обрамленные длинными темными ресницами глаза Луки, тотчас смягчился. Он крепко обнял брата, и они стояли посередине комнаты и плакали. Я же забилась в угол, нервно одергивала длинные рукава рубашки и беспокойно переступала с ноги на ногу. Лука ужасно скучал по родителям и братьям, особенно по Марку. Иногда он тихонько выскальзывал из дому и шел к телефону-автомату, который находился на углу. Возвратившись, он ложился на матрац, отворачивался к стене и закрывал лицо руками, чтобы я не видела его слез. В такие моменты я старалась не беспокоить его. Он писал Марку письма и передавал их через Стефано. Стефано рассказал нам, что Марк, которому пришлось расхлебывать кашу, которую мы заварили, пытался возненавидеть своего эгоистичного брата, но у него ничего не получилось. Тем не менее прошло несколько месяцев, прежде чем их отношения начали потихоньку налаживаться.

В солнечные дни и дождливые вечера мы бродили по улицам Лондона. Мы держались за руки, наши глаза сияли, у нас не было денег даже на «Макдональдс», но мы были слишком счастливы, чтобы обращать внимание на такие мелочи. Самое необходимое — еду, туалетные принадлежности, презервативы, сигареты, компакт-диски и косметику — мы просто воровали в магазинах. Нам было нелегко, но мы справлялись.

Вскоре Лука нашел работу в ресторане, а Линетт обратилась к своему другу, и по его протекции я получила работу в приемной шикарного агентства по связям с общественностью.

Прошел целый год после нашего бегства, прежде чем мы с Лукой решились приехать в Портистон. К тому времени моя мать продала дом и уехала. Она не смогла перенести еще одного громкого скандала. От Линетт я узнала, что мистер Хэнсли пристроил ее к своей знакомой, которая руководила церковно-приходской школой в Халле. Анжела, Маурицио, Фабио, Марк и Натали по-прежнему управляли «Маринеллой». Правда, Анжела и Маурицио купили дом в Уотерсфорде и оставили квартиру над рестораном Марку. Марк уже был помолвлен с Натали.

Для меня вход в «Маринеллу» был закрыт.

Анжела предупреждала по телефону, что не пустит меня на порог, но Лука надеялся, что она передумает, когда мы приедем в Портистон. Она не передумала. Когда Лука отправился навещать своих родственников, я осталась в слишком жаркой, но уютной комнате гостиницы, которая располагалась в доме, когда-то принадлежавшем Эндрю Берду. Я валялась в постели, читала старый, потрепанный экземпляр «Долины Кукол» и ела шоколадное печенье. Так прошло несколько часов, а Лука все не возвращался. Мне стало ужасно скучно, и я отправилась на берег. Я шла вдоль пляжа, поднимала плоские голыши, бросала их в воду и наблюдала за тем, как они подпрыгивают на волнах. Ветер хлестал меня по щекам, и голова под шерстяной шапочкой ужасно чесалась. У пристани я остановилась возле пандуса и немного постояла, улыбаясь воспоминаниям о Джорджи и вороша гальку носком ботинка. Потом я развернулась и пошла обратно в город.

Я не смотрела в сторону «Маринеллы», но мне пришлось пройти мимо. Был ясный ветреный серебристо-серый декабрьский день, но окна ресторана светились золотистым теплым светом. Даже не глядя в ту сторону, я чувствовала, как там, внутри, движутся люди. Я любила эту семью и очень хотела, чтобы они меня тоже любили.