LoveStar

В первые годы, в эпоху головокружительного роста, часто случались накладки. Иногда на кораблях ломались рефрижераторы, и, когда контейнеры открывали, поднималась тошнотворная вонь, так что все зажимали носы. Впрочем, в портовых городках к вони все быстро привыкли и стали ее называть «запахом денег». В худшем случае груз перерабатывали на удобрения, а отдел информации iStar принимал меры, чтобы об этом никто не узнал. И тогда родственники даже и не догадывались, что на ночном небе красиво сгорает не их близкий человек, а 90 килограммов конины.

Одним словом, жителям нашей страны хватало и работы, и тем для разговоров. Кого-то, конечно, расстраивало, что за рубежом, когда они говорили, откуда родом, никому не приходило в голову ничего, кроме похорон от LoveDeath. Подумать только, иностранцы даже не слышали про нашу Статую Свободы и не знают, кто лежит забальзамированный под горой Кейлир! Все отвечают только: «Aha! Yes, LoveDeath. I go there someday»[17].

Но хотя наш остров и стал средоточием смерти, образ страны оставался позитивным, чистым и полным смыслов – как сама концепция LoveDeath. В мировой прессе Исландию называли «северным Гангом», и в этом, пожалуй, был резон. Она и правда стала одновременно Гангом, Вифлеемом, Меккой, Грейслендом, каким угодно святым местом, которое принято посещать перед смертью. Лавстар был в состоянии обратить в свою веру любого. Он смог объединить в идее LoveDeath всех – и неважно, насколько причудливыми были их представления о религии или смерти. Когда на орбиту запускали индийских гуру, через электролиз прогоняли воду Ганга, и ракеты летели на священном водороде. Для запуска римских пап и епископов расщепляли святую воду, а фарерские нефтяные магнаты отправлялись в вечность на громоздких аппаратах, сжигавших сырую нефть, которую они сами привозили сюда на танкерах.

Многие государства предлагали корпорации LoveDeath перенести часть операций к ним, но патент на технологию принадлежал единолично Лавстару, и к тому же ни одна страна не могла соперничать с возможностями космодрома при парке развлечений в Экснадале. Так, вулканические пустоши и озера на плоскогорье и океанский простор вокруг острова гарантированно снижали вероятность того, что неудачно запущенная ракета упадет на жилые массивы городов. Наконец, решающими факторами были неисчерпаемые запасы чистой возобновляемой энергии и бесконечные запасы воды для расщепления на водород и кислород. Все остальное было просто: электролиз, погрузка, пуск.

Водородное топливо сгорало без зловонных газов. Оставался только прозрачный водяной пар, который туманом опускался на северные пустоши. И хотя запуски производились с горных вершин вокруг одной долины, свое падение звезды LoveDeath могли начать в любой точке планеты. По всему земному шару караваны автомобилей тянулись на вершины гор и холмов, люди рассаживались в задумчивом молчании вокруг потрескивающего костерка и ждали, когда их любимый родственник понесется к земле, охваченный пламенем.

Не дыши

Лавстар сидел в самолете, стараясь не помять семечко. Он держал его перед собой на открытой ладони, словно пылинку, которую хотел сдуть прочь, – но на это семечко он не отваживался даже дышать.

В последнее время он отгородился от других сотрудников. Он общался почти исключительно с Ивановым, директором корпорации LoveDeath, и Ямагути, главой Отдела исследования птиц и бабочек. С начальниками других отделов он почти не встречался: они обустроили себе уютные резиденции на островах в Тихом океане. Лавстар видел их только на видеоконференциях, но в последние несколько недель он пустил все заседания на самотек. А теперь он остался совсем без связи с миром. Никаких видео на линзе, никакой музыки в наушниках. Он рассматривал семечко невооруженным глазом.

Глядя на него, Лавстар понимал, какие идеи сейчас бродят в Отделе настроения; а он, как никто другой, знал что идею остановить нельзя. Он не сомневался, что сможет дать «настроенщикам» отпор, но что будет с семечком, когда он умрет? Как ему самому теперь поступить с семечком? Он организовал поиск и ожидал в конце найти пещеру, древнюю драгоценность, или гору, курган, озеро… Но семечко? Что с ним вообще делать? Что из него вырастет?

Семечко станет деревом?
Семечко станет цветком?
И все – в одном цветенье.