LoveStar

Лавстар взглянул на солнце. Оно плыло, частично скрытое «поясом миллиона звезд», и его лучи, отражаясь от серебристого потока, образовывали вокруг него гало, сияющий ореол, в котором горели два ложных солнца – одно восточнее, одно западнее, как будто отражение заката в оконных стеклах. «Три солнца», – подумал Лавстар.

– Вы тут? – переспросил Иванов.

– Когда видно ложные солнца, у нас говорят, что за солнцем гонится волк.

– Волк? Какой еще волк?

«Солнце в волчьей пасти – завтра жди напастей», – подумал Лавстар.

Идеи

Мало кто понимал Лавстара полностью, даже среди его ближайших соратников. Иногда они не могли взять в толк, шутит он или говорит всерьез, – но в итоге он всегда добивался цели, чего бы это ни стоило.

Когда Лавстара расспрашивали о его идеях, он отвечал уклончиво и говорил, что на самом деле они ему не подчиняются. Он утверждал, что не идеи принадлежат ему, а, наоборот, он сам во власти идей. Идеи захватывали его организм и использовали его как носитель, чтобы вырваться в мир, – а потом оставляли его опустошенным, побитым и измученным (а также невообразимо богатым и могущественным, добавляли те, кто испытывал к нему меньше сочувствия). Далее он говорил, что, когда у него в голове поселилась идея, он уже не может контролировать развитие событий. «Идея – диктатор», – писал он в одном из своих бестселлеров.

«Идея подчиняет себе деятельность мозга, отталкивает прочь ощущения и воспоминания, заставляет забывать родных и близких и гонит человека к единственной цели – воплотить ее в жизнь. Идея завладевает речевыми центрами, оставляя доступ только к самой себе, отнимает аппетит, снижает потребность в сне и велит мозгу выделять вещества посильнее амфетамина, которые поддерживают тебя на ногах месяцами. Когда же идея рождается и уходит в мир, человек, которым она владела, остается пуст. Он еще пытается ухватиться за нее, купаться в ее сиянии, старается связать с ней свое имя, даже назвать ее в свою честь, но все равно не чувствует прежнего удовлетворения. Тот, кто ощущал, как внутри него растет и развивается идея, кто месяцами и годами был ее рабом, знает: сам факт, что когда-то раньше его посетила идея, не приносит никакой радости. Быть довольным тем, что в прошлом ты один раз набрел на идею, – это как быть довольным, что у тебя когда-то в прошлом один раз был секс, что ты когда-то давно один раз поел или выпил. Как только ты вошел во вкус, ты больше всего жаждешь одного: чтобы еще одна идея посетила тебя и сделала своим рабом. Нет никого более жалкого, чем человек, который сочинил одну песню, один рассказ, придумал одну идею – и больше ничего. Он навсегда останется всего лишь стреляной гильзой. Лучше уж никогда не испытывать этого вкуса. Идеи – наркотики. Тот, кто предрасположен к ним, обречен оставить свои сети или свой компьютер, отринуть богатство и владения и поставить на карту все. Когда идея говорит: «Следуй за мной», – он идет за нею до конца. Зараженный идеей уже не несет ответственности за свои поступки. Его помыслы заняты лишь тем, как дать этой идее выйти наружу. Идея не терпит возражений или сомнений. Человек ни за что не отвечает, потому что идея – не его собственность. Идея существовала и до него. Атомная бомба существовала и до того, как ее разработали и собрали. Она носилась где-то в воздухе. Ждала своего часа. Ее нельзя было не изобрести – и нельзя было не взорвать. И хотя люди высчитали, что взрыв бомбы с 20-процентной вероятностью запустит цепную реакцию, в которой сгорит весь кислород в атмосфере, они просто не могли не попытаться. Одних расчетов было недостаточно. Нужно было вывезти бомбу в пустыню, взорвать ее, и когда ее мощь стала очевидна, еще больше людей охватило новое непреодолимое желание: увидеть, как она разорвется над городом. Хотя бы один взрыв, или два. Тот, кто поглощен идеей, находится по ту сторону добра и зла. Он мыслит уже в другом масштабе. Идея – это неуправляемый голод. Это давно сдерживаемая похоть. Одержимые идеей – самые страшные люди на земле, потому что они готовы идти на риск. Они хотят только посмотреть, что получится, а о том, что будет дальше, не задумываются».

Лавстар, «Идеи»

Лавстар по своей природе не был опасным человеком. Да, он иногда высказывал безумные вещи, но только потому, что они приходили ему в голову, а не потому, что всерьез имел в виду то, что говорил. Он просто хотел посмотреть, что получится.

Лавстар перевел бинокль с ореола вокруг солнца на вертолет Statoil и смотрел, как тот летит, уже избавившись от тяжести церкви, пока он не скрылся за горами. Лавстар вернулся к стеклянному письменному столу и провел по нему линию. Над ней он начал рисовать птицу, но на середине крыла его прервали.

– Пришел ваш биограф, – сообщила секретарша. – Хочет показать вам первую главу книги.

Биографа впустили в кабинет. Это был нелепо одетый молодой человек в круглых очках и потертом твидовом пиджаке.