LoveStar

В обед они обычно садились рядом и после еды играли в кости; иногда занимались любовью, а иногда ходили играть в сквош. По выходным они ходили в кино, но им не о чем было говорить — ни по дороге в кино, ни по пути домой. Чтобы убить время, они целовались с язычком: по крайней мере, при этом ничего не надо было говорить. Но после поцелуя всегда повисала долгая тишина, потому что все без исключения фразы, которые выдавливал из себя Индриди, оказывались мертвыми, бесполезными и бессмысленными.

Индриди часто рассказывал Сигрид, как тяжко и безрадостно ему было с той девушкой. Для него это было подтверждением того, какие особенные отношения теперь у него с Сигрид. Однако у Сигрид эта девушка вызывала какое-то раздражение. Индриди говорил, что вряд ли вообще ее узнает сейчас, однако однажды они натолкнулись на нее в магазине. Индриди и не собирался с ней заговаривать, хотел только кивнуть ей, но вместо этого заорал:

— Шикарная грудь! Где ты себе такую сделала?

Комплимент не остался незамеченным. Весь магазин обернулся и уставился на ее грудь. Девушка улыбнулась милее некуда. Комплимент входил в пакет услуг по увеличению груди и был призван обеспечить именно такой эффект: чтобы весь магазин оборачивался и глазел. Грудь и правда была великолепная, по самой новейшей моде: немалого объема и без сосков. Соски считались чем-то неряшливым, как волосы под мышками или обвисшие половые губы.

— Привет, Индриди, — проговорила она, улыбаясь. — Давно не виделись.

Индриди попытался выпутаться из этого неловкого положения, но Сигрид все же услышала из молочного отдела, как бывшая подруга приглашает Индриди сыграть в сквош.

— Встретимся и сыграем, тряхнем стариной! — радостно воскликнула она. Говорила она неестественно громко, как будто повредила слух в инкубаторе. — Пошлепаем мячики!

Был четверг, так что Индриди не распоряжался своими «да» или «нет». Вместо отказа он воспользовался единственным словом, которое пришло в голову:

— Наверно.

Увидев, какое лицо стало у Сигрид, стоявшей с ледяным взглядом возле холодильника с молоком, он вконец растерялся. Он попытался все же сказать «нет», громко и четко, но из него вылетел очередной заряд рекламы:

— ДЫНИ НА САМЫЙ ВЗЫСКАТЕЛЬНЫЙ ВКУС!

Сигрид отлично понимала, что на самом деле значит этот сквош, и хотя Индриди постоянно повторял, какой скучной была та девица и какой скучный у них был секс, Сигрид не была вполне в этом уверена. У нее закрадывались мысли, что Индриди, возможно, не пускает ее на север только ради собственного удобства. А как только его рассчитают и найдут ему пару, он тут же сам умчится на север. Конечно, ей и в голову не приходило, что это Симон попросил бывшую подругу Индриди оказаться в нужное время в нужном месте и оплатил для нее десять дополнительных комплиментов.

Вечером Сигрид и Индриди разделись молча и заснули, не поцеловавшись на ночь. Но сосед, пропустивший из-за выходки Индриди повторный показ «Далласа», решил отомстить им сполна. Он вышел на тропу войны, потратил всю пенсию на заказ сообщений и сбросил их на Индриди. И всю ночь напролет Индриди просыпался каждый час с воплем: «Время один час ноль минут! Вставать через семь часов!», «Время два часа ноль минут! Вставать через шесть часов!», «Время три часа ноль минут! Вставать через пять часов!»

В конце концов Сигрид пихнула его локтем в грудь:

— Что с тобой? Издеваешься? А? Ты невыносим! Будешь так себя вести — спи где-нибудь в другом месте!

Волна на экране

«А ты увянешь, если я умру?» — спросила Хельга после того, как они измерили сигналы у той пары гагар на Песцовой пустоши. Их сыновьям было тогда десять лет; они бегали по мелководью неподалеку. Эрвар обладал слишком научным складом ума, чтобы оставить вопрос нерешенным. Поэтому вечером он вернулся к джипу с аппаратурой и навел прибор на Хелыу, сидевшую у палатки и читавшую книгу в светлых летних сумерках. Потом вышел из машины и уселся рядом с ней, чтобы аппарат измерил волны их обоих вместе.

Когда он вернулся в джип, чтобы снять показания прибора, внутри у него все сжалось. Ее волны были мягкие, округлые, плавные. Его — острые, зазубренные, как кардиограмма, с высокими пиками и глубокими провалами. Как волчья пасть, подумал он, глядя на экран. Нет, как гора Хрёйндранги. Точно, как гора Хрёйндранги. У них двоих разные волны, разный пейзаж. Он ушел спать, не выключив аппаратуру. Утром на экран взглянула Хельга.

— Эрвар! — позвала она. — Эрвар!

— Что?

— Посмотри на экран! Ты что-нибудь слышал ночью? — Она задумчиво смотрела на экран. — Как будто над детектором ночью пролетели сокол и куропатка!

Она огляделась.

— Жаль, что сокола не увидели, — добавила она.

«А ты увянешь, если я умру?» — спросила Хельга семь лет спустя, но, прежде чем он смог ответить, загудел черный BMW, стоявший у дома.