Ловец акул

— А, — я махнул рукой. — Ну и возьми выходной. Я Ваньку подтяну. А ты ко врачу иди. И вообще бери, сколько тебе, там, надо. Здоровье — святое дело, сам знаешь. Вообще не парься!

Гриня, видимо, попытался радостно мне улыбнуться, потому что я услышал болезненное:

— Бля, ну бля.

— Да забей, — сказал я. — Нормально все, вообще-то. Ты лечись. Тебе трех дней, небось, и хватит, пока я в Ашхабаде.

— Ну, да, — сказал Гриня. — Спасибо, Автоматчик! По гроб жизни не забуду!

— Не за что, — засмеялся я. Потом звякнул Ваньке, еще одному моему охраннику, предложил резко планы поменять.

— Неожиданная командировочка и все такое. Деньгами, конечно, я компенсирую.

Ванька предсказуемо согласился, бабло он любил.

В общем, я немножко расстроился, что Гриня приболел, но не сильно прям. Какая-то все равно оставалась легкость и даже радость, солнце светило. Это был такой яркий, такой хороший летний, бесконечно прекрасный день. Я раскрыл окно, глянул на голубей далеко внизу, потом на синее небо далеко вверху.

— Хорошо! — сказал я.

Когда я обернулся, то увидел, что Ника спит, по-детски поджав под себя ноги.

— Такая ты малышка иногда, — прошептал я, а потом пошел в душ и пел там всякие песни, душа у меня пела.

Подвалили Ванька с Колькой, мы кофейку попили, побазарили. Потом Колька глянул на часы и сказал:

— Ну, пора, чтоб не нервничать.

Я посмотрел на них обоих с какой-то странной, отцовской нежностью.

— Ох, мужики, — сказал я. — Хорошо живем!

Ванька с Колькой переглянулись. Два таких шкафчика, но мозги у них были нормальные, в смысле это стереотип, что такие тупят. Ну, может, боксеры только.

— Ну да, — сказал, наконец, Ванька.

— Ты в порядке, Вась? — спросил Колька.

— Да просто настроение славное, а чего такое?

Докурил я сигаретку, и мы пошли. Взял только деньги да билеты, сумку оставил в коридоре. А зачем она мне, в самом деле? Все на месте куплю, если что-нибудь надо будет. Не хотелось терять эту свою легкость.

Когда вышли из подъезда, солнце на секунду ослепило меня. В том солнце было что-то детское, как будто оно переместилось на московское небо прямиком из дедовой деревни моих семи годков.

То есть, понятно, что солнце тогда и сейчас чисто физически одно и то же, но вы ведь понимаете, о чем я говорю?

Об этой апельсиновой его непосредственности, о странной, волшебной яркости.

— Во лето, мужички! — сказал я. — Вы только на это посмотрите вообще!

Мне показалось, что я ничего тут не знаю, в первый раз сам по себе появился в этом странном месте. Незнакомыми показались деревья, дома, арочка между двумя новостройками, острые спицы фонарей.

Прекрасно же увидеть все таким новым и сверкающим, будто игрушка в магазине.

Я улыбался и не мог перестать. Ванька и Колька смотрели на меня с волнением.

— Да ну вас, — сказал я. — Где ваша невинность детская?

Они заржали, и я заржал.

— Где ваша непосредственность?

Как у этого солнца, Господи, не знаю, как у этого неба, как у всего здесь. Странное было ощущение, будто у меня вдруг стал детский взгляд, другие глаза, которыми я смотрел на мир.

Наверное, это даже здорово немножко, так увидеть все, когда ты уже давно взрослый. Что вообще возвращается иногда такое ощущение, и ты живешь, живешь, живешь.

Я глядел на блестящие спины тачек, на сверкающие зеленью деревья, яркие пятна цветов в клумбах, и все вдруг перестало быть автоматическим и обычным, обрело какой-то высший, недоступный мне смысл.

Если бы только Саша была рядом, я бы ей в этот момент все объяснил, зачем мы живем на свете.

Я вдруг снова подумал о Снарках. О том, что, если Снарк это счастье, то вот такое. В смысле то счастье, у которого никаких условий, и которое может случиться с каждым просто потому, что так устроен мир.

И вот такого Снарка поймать никак нельзя, но зато он сам тебя поймает.

И я все понял, и как же это просто объяснялось. Команда долбоебов на букву бэ искала Снарка, не зная, что Снарки не ищутся, а ищут.

А, может, даже не ищут, а происходят сами по себе, как дожди и заморозки. Снарки не имеют внутренней логики, поэтому они странные, но, на самом деле, в этом ебнутом мире нет ничего нормальнее Снарка. Вы же понимаете?

Мы только еще родились, а вокруг нас уже бродят тысячи Снарков, просто мы не видим их. Только руку протяни, и вот тебе этот Снарк, хрустит на зубах и разит привидением, и все что хочешь.

Их не надо искать. Совсем не надо, это точно и сто пудов. Они растворены в нашем воздухе, мы дышим ими и смотрим на них, слышим их каждую секунду.

Но люди по природе своей авантюристы, так вышло. И вот они ищут этих проклятых Снарков, а кто ищет, тот всегда найдет. Ну, что-нибудь. Не обязательно полезное. Снарки не в достижениях, детях или деньгах, ни в одном дэ на свете, и ни в любой другой букве. Снарки где угодно и везде, вообще в жизни, в каждом вдохе, как какие-нибудь микробы.

Но люди зачем-то ищут Снарков все равно, и в этом, я думаю, сам первородный грех и есть. И тогда находятся Буджумы.

Буджумы, в отличие от Снарков, вообще очень любят находиться.

Я понял, что все это время шел куда-то не туда, за чем-то не тем, а, может, и идти никуда было не надо, на самом деле?