Ловец бабочек

- Ужасно. Нельзя позволять доводить себя до такого! К слову, у нас здесь неплохие специалисты. А у Себастьяна, думаю, и в столице знакомые найдутся. Пусть похлопочет… с его-то связями… конечно, от этих вот морщинок вас не избавят, это уже навсегда, но хоть как-то и в порядок…

Ольгерду хотелось задушить.

Взять и задушить.

Что она устроила? Впрочем, снова же Себастьян сам виноват. Шику захотелось. Шиканул… надо было вести в «Веселого вепря», там оно и тихо по дневному времени, и спокойно, и никаких… актрис.

А ведь актриса.

Прекрасная.

И говорит-то с неподдельной заботой, и по ручке погладила, будто успокаивая. И стакан с соком вишневым не нарочно опрокинула. Поставили его близко к краю, да…

- Ольгерда, - Себастьян подал салфетку, отметив, что старший следователь ударяться в истерику по поводу испорченного костюма не собирается. – Может, у тебя другие дела есть?

- К счастью, я совершенно свободна… или ты не рад меня встретить?

- Катарина, прошу простить, - Себастьян подал вторую салфетку, которая, впрочем, вряд ли могла спасти ситуацию. Темное пятно сока расползалось по юбке, которую старший следователь терло столь сосредоточенно, что становилось очевидно: держится она из последних сил. – Обычно мои бывшие любовницы не столь назойливы.

Купец, представленный Порфирием Витюльдовичем только крякнул.

И запустивши руку в бороду, бороду почесал.

- Себастьян, - а вот теперь голосом Ольгерды можно было воду морозить. Надо же, сколько почти искреннего негодования.

- Да, дорогая?

- Ты… так жесток…

И всхлип.

- Это… может, пущай и вправду подают? – предложил Порфирий Витюльдович. – А то ж оно… иногда лучше есть, чем говорить… эй, человек, неси… чего нам нес, того и сюды давай. И пошли кого в лавку к Верещайникову, пущай барышне юбку справят приличную… а то ж оно у нас не Хольм. У вас-то ладно, а нашие не поймут… и это, скажи, чтоб никаких шелков с муслинами. Шерсть. Из той партии, что я привез… аккурат для Хольму. Размеру… четырнадцатый ваш?

Катарина только и сумела, что кивнуть.

А вот Себастьян ничего не понял, и это ему не понравилось.

- Вы уж извиняйте, - Порфирий Витюльдович обратился сразу ко всем. – Я ж тут аккурат для торговых дел. С Хольмом мы давненько, но все больше через посредников. А туточки шепнул мне человечек знающий, что и напрямки оно можно, что ныне договора будут… а напрямки оно завсегда выгодней и нашим, и вашим, да…

Ольгерда закатила очи, не скрывая своего отношения и к этой речи, и к купцу, ручищи которого, впрочем, она не выпустила.

Ну да, знатная добыча.

И аккурат по зубам.

Катарина вздохнула. А Порфирий Витюльдович, руки о штанины вытерши, продолжил.

- Так вы, значится, воевода? Это хорошо…

- Кому как, - задумчиво признался Себастьян.

- Оно-то да, понятне…

Подали раков.

И икру в серебряных икорницах.

Важно и неспешно, что покойника на погост, внесли осетра на серебряном блюде. От это было совсем уж лишним, стоило глянуть на лицо старшего следователя, на котором застыла этакая маска холодного равнодушия.

- Так это-с… дело у меня к вам-с имеется, - Порфирий Витюльдович к появлению осетра отнесся благосклонно. И икру, крупную, отборную, что клюква, ложкой черпал, плюхал сверху на блин да размазывал, а после ложку, не особо чинясь, облизывал. И лицезрение сего действа заставляло Ольгерду задумываться. Взгляд ее блуждающий то и дело останавливался на Себастьяне. И было в этом взгляде что-то такое, заставляющее ощущать себя не то оленем, не то даже туром, голову которого планируют повесить над камином.

- Какое дело?

Себастьян поежился.

Ольгерда очаровательно улыбнулась и губки надула, играя уже в капризницу.

- Так это… - Порфирий Витюльдович, напрочь проигнорировав наличие салфетки, отер пальцы о жилет. Причмокнул. Глаза прикрыл. И так просидел несколько секунд, прежде чем продолжить. – Сестрица моя родная сбегла. Сюды навроде.

Нехорошее предчувствие шевельнулось в душе.

- Окрутил охламон один…

…очень нехорошее предчувствие.

- …я ж ее не обижал, ты не подумай… баловал… разбаловал… любови ей захотелось. От вся дурь бабская от этое самое любови. Одные понапишут в книгах, сами не ведают чего… а другие поначитаются и…

- Значит, вы не верите в любовь? – пропела Ольгерда, поднимая двумя пальчиками кусочек блинца с красной крупиной икры. – Совсем-совсем не верите?

- Ну отчего ж… от у меня мамка тятеньку крепко любила. Так любила, что с дому сбегла… тоже дурища, - Порфирий Витюльдович усмехался, не зло, скорее уж снисходительно, как человек взрослый и серьезный, вынужденный спорить с горькими дитями по вопросу вовсе пустяковому. – Он ее смертным боем бил, а она любила. Прощала… и любила… пока не прибил. Каялся… мол, ревновал крепко… потому как тоже любил… до суда не дожил. В петлю полез… да… от большой любви.

Он поднял хрустальную чарочку.