Ловец птичьих голосов

Скосил взгляд влево и четко увидел платье Оли, ее разметавшиеся волосы. Хотел крикнуть, чтобы убегала, как понял, что бредит наяву, что это свежая контузия дурманит ему сознание. Но ему сразу же стало легче от неожиданного видения. Здесь… это было здесь… Где-го вдали тарахтела телега, ржали кони, они спустились в черемуховую лощину и там встретили солнце… Потом встречались чуть ли не каждый день. О будущем не хотелось думать — так хорошо было им в тогдашнем настоящем. Но началась война, и он с первых дней ее далеко от села. А Оля… Он так и не знает, что с ней. Война перепахала нивы и все дороги…

Может, там она, в Красноставе, за его спиной, куда рвутся вражеские солдаты. Провожала, говорила — будет ждать хоть всю войну. Больше не видел ее, не слышал.

Теперь судьба прислала его защитить свою любовь.

И любовь свою, и тихие хаты, в которых селились и радость, и печаль, и каждодневные хлопоты, которыми живет, держится на земле человек.

Никогда раньше не задумывался над привычными словами: родной дом, родная земля. И вот лишь теперь, когда прошел с горем-войной несколько сотен километров, оставляя с боями незнакомые села и незнакомых людей, поля и леса, такие похожие и непохожие на те, что видел на своей маленькой родине, которая олицетворялась в конкретном названии — Красностав, — только теперь, чудом уцелев в кровавых столкновениях и остановившись возле обыкновеннейшего дерева, каких на земле, может, миллионы, осознал он все это, остро пронзенный чувством родственности со всем, что даровано ему под одним-единственным солнцем на одной-единственной земле. Щемяще сжало горло, словно остался последним сыном своего края и этот измученный край с надеждой и тревогой смотрит на него, своего защитника…

Забылась та страшная своей непостижимостью минута, когда отступал с пулеметом и не дано было ему осмыслить свое состояние и торопливые шаги, которые вели его подальше от гибели. Теперь бы это можно назвать выбором удобной позиции.

Небольшой холм давал ему неограниченный простор для обзора местности. Ствол дичка в какой-то мере защищал от вражеского огня. А они, проклятые пришельцы, были у него как на ладони.

Василь увидел, как офицер подал знак рукой, и фашисты снова поднялись на ноги и бросились вперед.

— Ну-ну, подходите ближе, голубчики, — сквозь зубы выжал Озеран и взял на мушку офицера.

Целился немного выше пояса — так надежнее. Выждал, чтобы возле него собралось побольше солдат, и тогда выпустил длинную очередь — почти весь магазин. Обрадовался, увидев, что с десяток немцев, словно манекены, повалились в клевер.

И снова груша осыпала его корой, щепками и плодами. Она содрогалась от вражеских пуль, будто дрожала от бессильной ярости, что ничем не может ответить на удары.

«Когда-нибудь ее спилят на дрова, — подумал Василь, — ведь все равно усохнет. И не одна пила да топор затупятся от металлических ос. А горит высушенная груша отлично, жар из нее отменный…»

В этот миг его левое плечо резко дернуло, пальцы соскочили с пулемета. Глянул — несколько дырок вспорото на гимнастерке. Шевельнул, попробовал согнуть в локте руку — жгучей болью отозвались мускулы. Но рука покорилась ему: видно, кость не зацепило.

«Еще повоюем», — сказал он себе и перевязывать рану не стал, хотя на рукаве проступило бурое пятно, расплываясь продолговатым блином. На том свете перевяжут… И послал немцам гостинец в ответ.

Быстро поставил новый магазин, чтобы быть наготове, если фашисты снова подымутся в атаку. Прикинул, не подпустить ли их поближе, чтобы каждая пуля наверняка попала в цель. Однако так трудно угадать. Под Коростенем друг его Миша Смолин тоже выжидал, подпустил поближе врага, да только и успел выпустить короткую очередь — гранатой накрыли его. Впрочем, прицельный огонь можно вести и на значительной дистанции, если зажать нервы в кулак. Ну а ему горячиться нечего — нужно просто уложить побольше фрицев. Как можно больше. Чтобы надолго запомнились им дорога на Красностав и вот эта груша-дичок…

И вдруг не поверил своим глазам — немцы начали отступать. «Обожглись!» — трепыхнулось сердце. Но радость его тут же пригасла — отступали только с левого фланга. Он понял — взяли назад, чтобы выйти за предел попадания пулемета, а затем — к черемуховой лощине. Оттуда они его как птичку подстрелят.

Выпустил по ним несколько коротких очередей, на какое-то время прижав к земле. Потом увидел, что у него остался последний диск с патронами. Теперь жизнь его держится лишь на этих сорока семи пулях. Они сейчас были так милы ему, так дороги: больше патронов — меньше врагов, секундой больше жизнь его, Василя Озерана. Что бы только ни отдал, лишь бы этих обыкновенных гильз со смертоносными наконечниками было хоть немногим побольше! Они ему так необходимы, как цветы для первого свидания. Свидание, естественно, состоится — с той, с которой рано или поздно каждый должен встретиться…