— Ну да. Только говорят, что его сам Хозяин отвёл к полустанку и на рельсы уложил. Не мог не пьющий человек сам ночью пойти туда и сам лечь на рельсы. Тогда особо не разобрались что к чему. Там же на полустанке уложили его в гроб, а крышку сверху гвоздями заколотили. Родне не показывали и на следующий же день на кладбище отнесли. Там и схоронили. Я так думаю, что Хозяин голову ему заморочил, да тихонько под ручку и увёл. Он может такое — головы людям затуманивать, да глаза им отводить. Долго потом его дом пустым стоял. Никто в него переселяться не хотел. Боялись видно Хозяина. Это уже недавно, как председатель наш врачей в него селить начал. Только пожили они в нём не долго. Первый из них целый месяц жил, пока его Хозяин не испугал чем-то. Другой и недели не продержался. Утром его у санчасти ждут, а его и след уж простыл. Не пускает Хозяин никого в этот дом. Вот и тебя выживает понемногу.
— Не дождётся. Мы ещё посмотрим кто кого. — Игорь, находясь под впечатлением услышанного, ударил кулаком себя по коленке и поднялся с табуретки. — Спасибо тебе, баба Катя за рассказ. Вижу, нелегко тебе было вспоминать такое, но я что-нибудь придумаю. Я обязательно, что-нибудь придумаю, чтобы извести убийцу кровожадного. Видимо он во вкус вошёл, и остановиться сам не может, вот и изводит людей без разбора.
Игорь, попрощавшись, хотел было уйти, но старуха неожиданно его остановила.
— Погоди сынок. Запамятовала я совсем. Не знаю, поможет тебе это, или нет? — Баба Катя сама приподнялась с постели. По её лицу было видно, что она действительно что-то вспомнила важное. — Ещё до того, как всё это случилось, моя Наташа Алексею портрет свой подарила. Этот портрет один художник в городе нарисовал. Она на нём как живая вышла. Отец наш даже в раму серебряную его заключил и на стену в гостиной повесил. Так вот, тайком от всех она его отнесла и подарила Алексею на память — так любила его и понимала, что вряд ли они вместе будут. Когда дом Алексея горел, то он портрет этот в окно всем показывал, словно икону и кричал что-то. В рёве огня никто ничего не разобрал, но сдаётся мне, что он на этом портрете всем поклялся отомстить за смерть свою.
Игорь, внимательно слушавший старуху, тут же напрягся, шестым чувством понимая, что он, наконец, нащупал невидимую ниточку, которая поможет ему во всём разобраться и подвести его ближе к Хозяину.
— Портрет этот, наверное, сгорел вместе с ним?
— Да нет. Когда зола остыла, начали искать его останки, чтобы захоронить их. Не безбожники же мы. Только под сгоревшими брёвнами так ничего и не нашли.
— Как не нашли?
— Ни одной косточки его не нашли. И рамы серебряной от портрета то же не нашли.
— Как это?
— Чего не знаю, сынок, того не знаю. Может, сгорело всё, а может…
— Что может? — Игорь вплотную подошёл к старухе, заглянул в её сморщенное лицо и переспросил: — Что может, баба Катя?
Баба Катя махнула рукой, словно открещиваясь от своих слов.
— Да не знаю я. Вот тебе крест. Только вот люди тогда говорили, что живой он остался, раз останков не нашли, а портрет тот с собой унёс.
— Вот даже как? Как же он из горящего дома ушёл?
Баба Катя пожала плечами.
— То одному Богу известно. Может, и не ушёл вовсе.
Игорь почувствовал, что впадает в какую-то мистику. И сгорел — не сгорел, и ушёл — не ушёл. Но ведь в доме кто-то есть?
— Пойду я, а то у меня уже ум за разум заходит от твоих рассказов.
— Иди, раз так. Только я тебе вот, что скажу напоследок. Брал бы ты свою жену и переезжали бы вы ко мне. Одна я на всё белом свете осталась. Бог детей не дал — кому это всё останется? Хата у меня большая — всем места хватит.
— Спасибо тебе, я подумаю.
— А чего тут думать? Собирайтесь и переезжайте.