Ловец тумана

А в последнее время появилась новая напасть – все чаще попадались какие-то совершенно непостижимые конструкты – гибриды металла и мертвой плоти. Совершенно неясно было, откуда они берутся. Единственное, что их всех объединяло, символ на доспехах, скрывающих бескровную плоть, и на стальных пластинах, вживленных прямо в эту мертвую плоть, – восемь стрел, направленных в разные стороны – древний символ хаоситов.

Попав на юг, Северин имел при себе лишь пару верных гатримарсов, плохонькую кольчугу и пару-тройку серебряных монет в кармане.

Ему повезло. По прошествии недели он был еще жив.

Теперь при нем был мешок, туго набитый золотом. Одет он был в превосходные черные доспехи, легкие, тонко инкрустированные серебром – трофей, снятый с одного из отродий Хаоса.

Здесь, на юге, никто не знал его имени. Никому оно было не интересно.

Здесь никто не искал его.

Здесь было только раскаленное солнце, стрекот цикад, колыхание степных трав и бесконечная бойня…

– Шреккеры, пять штук, – боевой маг, дежуривший на склоне кургана, прервал размышления Северина. – Сектор пятнадцать, радиант двадцать четыре…

Склонившись в три погибели над голубоватой сферой, водруженной на треногу, маг принимал сигнал от своего собрата по ремеслу.

– Плюнь, – махнул рукой командир отряда. – Ищи караванщиков.

Именно этим объяснялась такая внезапная популярность юга у хмарьевских искателей приключений и наживы.

Кроме охотников за головами, время от времени в степи можно было перехватить караван, груженный артефактами неизвестного назначения, сопровождаемый все теми же шреккерами и морталистами, или магами с витыми посохами, в ребристых доспехах.

Откуда и куда они шли – неизвестно. Но в Хмарьевске, да и тут, в степи, в полевых лагерях, которые наводнили перекупщики, за такие трофеи платили исключительно золотом, и суммы выходили совершенно астрономические.

А уж сколько отваливали на черном рынке за любые части от этих новых загадочных тварей – конструктов, оживленных магией Хаоса!

Они были неповоротливы и медленны, и трофейщики, окружив их, устраивали всякий раз немыслимую чехарду, будто слепни, атакующие собаку, несли потери, отрывали какие-то отдельные детали – моток колючей проволоки, шипастую молотилку, длинное лезвие, проржавевшее от крови менее удачливых предшественников.

Солнце не давало покоя.

Северин отхлебнул из фляги. Искоса глянул на новичка.

Он прибился к отряду в полевом лагере, где они пополняли запасы продовольствия и сбывали добытое в боях, пару дней назад.

Вроде бы симпатичный парнишка, хоть и без клановых знаков различия, но сразу видно – принадлежащий к какому-то древнему хмарьевскому роду. Видно по особой стати, по гордой посадке головы.

Очередной охотник за счастьем, бежавший из-под родительской опеки.

Пышные кудри цвета вороного крыла, капризный излом губ.

Паренек сидел на собственном походном мешке, выжидающе следя за манипуляциями боевого мага, покусывал в задумчивости ногти на правой руке. Дурная привычка.

Северин присмотрелся.

Пальцы… Хмарь побери! Уже два дня… А он заметил только теперь! Как он мог прошляпить?!

Парнишка перехватил взгляд Северина, белозубо улыбнулся:

– Ты ведь тоже из Хмарьевска, да?

Северин отрицательно покачал головой, озвучил привычное уже, не раз повторяемое при подобных разговорах:

– С Лихоборки.

– Не слышал даже. Это где такое?

– На северо-западе. Удельные земли Арахнисов.

На этом месте собеседники обычно теряли всякий интерес. Владения Арахнисов распространялись на глухие чащобы – можно неделю брести, прорубаясь через сухостой и дикую ежевику, и еще, считай, повезло, если набредешь на какой-нибудь хуторок за острыми кольями частокола. Гостеприимство, впрочем, в тех краях своеобразное. Дикие земли, глушь.

– А ты? – невзначай поинтересовался Северин.

Мальчишка узнал его.

Тем, кого посылали кланы, выдавали ментальный слепок. Несомненная удача одного из тех Амофил, которым удалось удрать из переулка Менял в памятную ночь.

– А с юга, – соврал парень. Он даже не пытался поддерживать свою легенду, копируя характерный южный выговор. – С Медведки.

Северин напомнил себе: избегай смотреть на его руку. Иначе он поймет, что ты понял. Поймет, что просчитался. Переполошится раньше времени.

Рука у парнишки была тонкая и узкая, непривычная к работе. Загорелая.

А указательный, средний и безымянный пальцы – совсем бледные. От родовых, сообразно титулу положенных перстней-когтей Одмаров он избавился в целях конспирации, вот только солнце не успело еще как следует их подрумянить, поддержать незамысловатую ложь.

– Пройдусь, – сказал Северин командиру отряда. – Кости разомну, засиделся.

– Не расслабляйся особо, – бросил через плечо командир, возившийся с курительной трубкой. – Караванщиков, чую, вот-вот накроем.

Уже в спину Северину долетело вполне ожидаемое «Тоже прогуляюсь», сказанное парнишкой-Одмаром.

«Горячий парень, – подумал Северин. – Мог бы ухлопать меня под шумок, во время очередной вылазки. Но нет… Наверняка, едва отойдем от лагеря, предложит честный поединок. Аристократы, одно слово… Жаль, что придется его убить…»

14