«Ловите голубиную почту…». Письма (1940–1990 гг.)

Помню, однажды в Москве зашел в нашей компании странный спор: кто смелее – космонавт или диссидент? Внешне вроде бы звучит по-детски, как бы развитие спора о том, кто сильнее – кит или слон. На самом деле речь идет о серьезном сопоставлении двух типов смелости. Отрыв от земного притяжения, выход в космос и отрыв от «единодушного одобрения», выброс собственных души и тела в опасный мир несогласия и протеста… Кто является истинными героями современной России? Вопросительный знак сейчас – это уже, в обществе, где не было вопросов, – награда, не меньшая, чем медаль Героя Советского Союза.

1979 (?)

Василий Аксенов Как Сцилла и Харибда

Во время учебы в Ленинградском медицинском институте мне пришлось участвовать в атомном учении. Это было в 1955 году на Балтике, возле Кронштадта.

Август, жара, на горизонте силуэт старого линкора. Над ним должно было подняться грибовидное облако атомного взрыва. Предстояла отработка операции спасения остатков экипажа. На берегу были разбиты палатки полевых госпиталей, операционные и пункты дезактивации. Мы, студенты, облаченные в морскую форму, входили в регулярные отряды. В ожидании команды несколько сот молодых парней лежало на досках пирса, на прибрежных камнях, загорали, рассказывали анекдоты. Офицеры лениво бродили среди своих частей. Все было организовано из рук вон плохо.

Наконец взрыв, гриб и взрыв хохота. Отряды побежали к катерам и шлюпкам и поплыли к «пораженному» линкору. На огромном корабле в двух-трех местах полыхали имитированные пожары. Вода вокруг кишела «спасающимися». День был жаркий, и матросы наслаждались, никак не хотели спасаться, плескались, кувыркались, «топили» друг друга. Мы, приплывшие их спасать, хохотали и тоже норовили свалиться в воду. Огромный «шухер», или, как в Америке говорят, «great fun», презабавнейший водный карнавал на ласковых августовских водах Финского залива, который в тот день вполне заслуживал своего легкомысленного прозвища «Маркизова лужа». Готов ручаться, что никому и в голову не приходило думать о зловещей подкладке этой военной забавы.

К тому году астральные мраки над Землей слегка рассеялись. Умер Сталин, открылись ворота Гулага, кончилась корейская война, выведены были войска из Австрии, впервые артикулировалась немыслимая для свирепой идеологии теза «мирного сосуществования». Видимо, все в мире почувствовали облегчение, приток кислорода, и молодые советские матросы на атомных учениях не были исключением. Никто не относился к этому делу серьезно. Сама суть военной деятельности была как бы поставлена под вопрос. В России начался расцвет нового литературного поколения. А ведь еще три года назад ждали начала мировой войны и атомных бомбардировок всерьез.

Я думаю, что и в будущем нас еще ждут времена размыва астрального мрака, времена неожиданных вдохновений и расцвета искусств. Толчки к просветлению могут быть самые разные, включая и художественной природы, фильм, новая музыка или какой-нибудь, например, роман. Ведь существует же мнение, что в 1960 году человечество было отвращено от мировой войны ансамблем Beatles и кинофильмом «Доктор Живаго».

Сейчас все воспринимается серьезно и мрачно, просветов как будто нет. Плохой фильм Day after[827] поверг множество людей в оцепенение. Не нужно обладать слишком сильным воображением, чтобы представить, как на твоем собственном горизонте вдруг начинают подниматься ошеломляющие грибы, как это произошло в фильме на горизонтах города Лоренс. Сила массового искусства такова, что иные зрители высказывались в том смысле, что за сорок лет впервые они почувствовали подлинный ужас атомной войны, а ведь в этот срок, как-никак, входит трагедия Хиросимы. «Подлинность» этого ужаса, может быть, состоит в ощущениях того, что любая следующая минута может оказаться этой минутой. И все-таки полного оцепенения не происходит, человечество, к счастью, еще не парализовано этим вечным страхом. Мысль о вероятности атомной войны можно сравнить с мыслью о неизбежности собственной смерти. Идея неизбежного конца почему-то все-таки не парализует человека. Может быть, потому, что кроме страха, в нем еще живет Дух Божий? Если что-то нас и спасет от атомной катастрофы, это будет не страх, а Дух Божий, то есть ощущение – пусть хотя бы и смутное, теряющееся в ежедневной рутине, в детских грехах, в атеистической нашей суете – Высшего промысла. Постоянно присутствующий элемент этого сложного состояния – это чувство человеческого достоинства.