«Ловите голубиную почту…». Письма (1940–1990 гг.)

Ответ этот только на первый взгляд может показаться курьезным. Часто забывают, что Сахаров – ученый огромного масштаба, а он именно и прежде всего ученый, ни на минуту не прекращающий работать, то есть, мыслить. Известный израильский физик Harry Lipkin[820] недавно писал в WP[821], что мысль Сахарова всегда опережает текущее развитие науки приблизительно на десять лет.

Надо сказать, что большой процент активных советских диссидентов, заявивших о себе в 60-е годы, ученые. Глава Московской Хельсинкской группы, осужденный на 7 лет и 5 ссылки Юрий Орлов[822], – выдающийся физик. Где-то в лагере или ссылке физик А.Твердохлебов[823], высланы за рубеж математики Турчин[824] и Есенин-Вольпин…[825]

Нравственный бунт ученых против партийной бюрократии является знамением времени. Коммунист – это, по сути дела, образ из прошлого. Ученый – это человек будущего.

В свое время, 130 лет назад Маркс писал: призрак бродит по Европе, призрак коммунизма. Этот призрак пугал капитализм и обещал приход новой эры. Новая эра пришла, и на востоке Европы было построено самое реакционное и самое безнадежно темное общество из всех, что знала человеческая цивилизация. Сейчас, перефразируя Маркса, можно сказать: «Призрак бродит по Восточной Европе, призрак научно-технической революции».

Тоталитарный коммунизм нуждается в ученых для поддержания, прежде всего, своей военной мощи. Ученый или, как грубо обозначают эту касту, «технократ» по самой своей природе противостоит примитивизму тоталитарной идеологии. Применяя шахматную терминологию, ученый быстрее, чем обычные люди, умеет считать варианты. Что говорить о бюрократии, умственный потенциал которой находится ниже среднего уровня. В прагматическом расчете общественного блага, по мнению ученых, предусматривается более высокий уровень общественной морали. Отсюда и вытекает конфликт между бюро… и техно…

В начале 60-х в СССР возникли так называемые «городки науки», где, по идее властей, должны были быть сконцентрированы основные исследования в физике, математике, технике, биологии. Развитие этих городков, однако, приняло не совсем желательную форму. Они стали, что называется, настоящими «гнездами крамолы» (seats of sedition), инкубаторами диссидентства.

Особенно отличался в этом смысле знаменитый новосибирский Академгородок. Здесь, посреди сибирской тайги, поощрялось неофициальное искусство. Первые, после 35-летнего перерыва, выставки живописного авангарда, концерты запрещенного джаза, выступления знаменитых «певцов протеста», фрондерствующих поэтов – молодые «физики» рукоплескали молодым «лирикам».

Ночью в 30-градусный мороз вы выезжаете из тайги и вдруг видите за стеклянной стеной академического центра сюрреалистические полотна – незабываемое впечатление!

В это же время новосибирские ученые стали тревожить кремлевскую иерархию неожиданными социологическими и статистическими исследованиями. Социология и статистика, если и существуют в СССР, то только в каких-нибудь сверхсекретных учреждениях. Открытая статистика служит лишь одной цели – прославлению социалистических достижений.

И вдруг эти докучливые новосибирцы со своими неприятными цифрами и выводами.

В Академгородке в течение нескольких лет существовал единственный за всю историю СССР свободный дискуссионный клуб. В кафе «Интеграл», как бы имитируя фехтовальные дуэли, физики и математики обсуждали правомочность однопартийной системы.

Буйство свободы достигло своего апогея, когда молодые ученые вышли на ежегодную демонстрацию в день the official holidays in USSR under the slogan of the pre-revolution multi-parties’s parliament Duma. Ostensibly it was explained as a carnival levity, but as a matter of fact that was an eloquent reminder of the short period (1905–1917) of a relative Russian democracy. This (courage) challenge brought about (spurred) and enormous scandal in Siberia, a land never been lenient to liberal ideas whatsoever. By the end of the Sixties the regime has managed a series of the political trial in order to threaten the domestic along USSR dissent. In respond the scientists and the writers had launched unprecedented in Soviet history a nation-wide campaign of the «protest letters»[826].

Образы этого изначального советского диссидентства прочно соединены с наукой, причем с самыми передовыми ее формами – ядерной физикой, математикой, социологией. Диссидентов иногда изображают чудаками не от мира сего, эдакими современными донкихотами, между тем, поиски потерянного рыцарства у диссидентов сочетаются с попыткой внедрения здравого смысла и прагматического расчета в мире тоталитарной идеологии с ее системой атавистического идолопоклонничества.