Читаем «Ловите голубиную почту…». Письма (1940–1990 гг.) полностью

Ты сочинил анкету, а я прилежно сочиняю ответ, дабы из НИЧЕГО, что я знаю о теории прозы, возникло НЕЧТО, что последует за тобой как облачко заботы о твоей сохранности и удаче и объявится в немыслимой Калифорнии как мой сильный привет тебе и твоим доблестным и прелестным слушателям.

Вообще же, я думаю, что НИЧЕГО – не бывает на белом свете. Все – есть, даже то, чего как будто нет, – громоздко существует, пульсирует, извещает о себе и подлежит определению. Я не верю в бесплотные туманности, они – лишь притворство природы перед ленивыми созерцателями; те же, кто зряч: художники – выводят их на чистую воду явного присутствия. Это не соревнование между НИЧТО и НЕЧТО, а прояснение НЕЧТО во ЧТО-ТО, вопль безымянности, обращенный к творцу: назови по имени, дай в нем сбыться. Слово – пар возле губ на морозе, выдох вдохновения, но вещь, равно же предмету, и формула строки должна быть не «слова», а «слово, слово, слово».

Все это мой вздор, разумеется, но я сейчас не уму подлежу, а нежности к тебе и к твоему путешествию. На этот раз явно не МЫСЛЬ, но ЭМОЦИЯ толкает меня к перу. Обычный же повод прибегнуть к перу и бумаге – совпадение мысли и страсти, мысль, оснащенная сильным нетерпеливым чувством, чувство, продуманное по мере воплощения.

Что касается неясного настроения, замысла и прочих невнятных предзнаменований – о да! Сплошь и рядом.

Замысел, идея, если и главенствуют, то все же бывают заведомо озвучены, сразу же подбирают себе должный мотив. Иногда, по мере счастливого письма, слова сами плодят себя, родительствуют непредвиденным новостям, не предусмотренным исходным замыслом.

Факт понукает к вымыслу, вымысел преувеличивает факт до события, имеющего художественное значение.

Но дело не в этом, а в том, что всей душой желаю тебе блага и радости, ты и сам все знаешь и несомненно станешь счастливой выгодой для своих калифорнийских слушателей[781].

Белла

<p>Андрей Вознесенский</p>

Уважаемый коллега, товарищ профессор Калифорнийского университета!

«Из НИЧЕГО возникает НЕЧТО?» ТАК УЖ ИЗ НИЧЕГО? Ты не мог так думать. Я думал, почему ты так написал? И догадался. Есть вещая старославянская формула, уходящая к татарам, наверно. Когда восторженно и исчерпывающе хотят провозгласить: «ничего тебе не достанется!», говорят: «х<-> (хер) тебе!»

Или вопрос: «Что ты получил?» Ответ: «Х<->!» (то есть «ничего») (см. Даль, т. 14).

Значит: «Ничего = "…"»

Тут мы подошли к извечной и первородной сущности Искусства, Василий.

Когда Марина Цветаева, задыхаясь, выдохнула:

«Ох…»

«Эх…»

«Ах…»

«И ничего кроме этих ахов, охов у Музы нет![782]»

Она инстинктивно, структурально, языково чувствовала это.

Не во Фрейде дело. Он прав, но уж очень уныло – однобок. Я называю это «Скрымтымным»[783], Лорка называл непознаваемым словом «dwende». Отсюда, «шестое чувство» Гумилева, которое он сравнивает с мальчиком, следящим за девичьим купанием.

«Крепчает Дух, изнемогает Плоть,Рождая орган для шестого чувства»[784].

Так что нас интересует не столько «непознанный летобъект» произведения, а непознанный орган чувств, рождающий его.

М.б., нос?

Все мы родились не из «рукава гоголевской шинели», а из гоголевского Носа. Ты из правой ноздри, я – из левой.

Меня часто толкают запахи. Из фразы «как кругом разит креозотом» – родились «Мотогонки по вертикальной стене». Как удержать на бумаге острый запах горного снега, лежащего на солнцепеке? «Снег пахнет молодой любовью». Я всегда хотел дать мир запахов и звуков в противовес зрительному. Попробовал это в «Обществе слепых». Как-то я жил в Ореанде, в комнатах отвратительно пахло духами «Жасмин». Чтобы как-то отбить этот запах, отделаться, я написал в «Озе» о туалете.

Ты ведь знаешь, я не пишу на бумаге. Я шагаю, и ритмично пишутся, вернее, возникают в памяти фразы. Я помню, где какая фраза возникла. Вероятно, магнитное поле – или чувственное поле мыслящих на свой лад деревьев, среди которых идешь – или иная электризация человеческой толпы влияет на стиль и ритм. Не знаю, что сначала – стиль, идея, герои? Я знаю, что сначала была аптека на углу Серпуховки (запах хлорки), за ней блочные серые дома (масса запахов), потом теплый гудрон, потом скверик с обжимающейся парочкой, бензозаправка и, наконец, прокисший пустырь.

Любая реальность фантастичнее вымысла. Например, 300 000 женщин, изнасилованных за 3 дня в Бангладеше. Мог бы ты сфантазировать такое? Ну, скажем, тысяч 30, ну, 50 – на большее фантазии не хватило б.

Фильм Тарковского «Зеркало» воспринимают как вымысел или же влияние «Амаркорда» Феллини.

Я учился с Андреем в одном классе, дружил с ним, играл в футбол, видел его нищее детство – для меня фильм этот документальное детство наше, я обревелся. Для всех он – вымысел, мистика.

Скромная цель искусства – хоть как-то подобать природе. Именно Она, природа, высоко и символично физически соединила самое чистое, высокое («любовь»), с самым «грязным», «низким» – т. е. с гигиеническим органом человека.

Перейти на страницу:

Все книги серии Письма писателей

«Ловите голубиную почту…». Письма (1940–1990 гг.)
«Ловите голубиную почту…». Письма (1940–1990 гг.)

Самый популярный писатель шестидесятых и опальный – семидесятых, эмигрант, возвращенец, автор романов, удостоенных престижных литературных премий в девяностые, прозаик, который постоянно искал новые формы, друг своих друзей и любящий сын… Василий Аксенов писал письма друзьям и родным с тем же литературным блеском и абсолютной внутренней свободой, как и свою прозу. Извлеченная из американского архива и хранящаяся теперь в «Доме русского зарубежья» переписка охватывает период с конца сороковых до начала девяностых годов. Здесь и диалог с матерью – Евгенией Гинзбург, и письма друзьям – Белле Ахмадулиной и Борису Мессереру, Булату Окуджаве и Фазилю Искандеру, Анатолию Гладилину, Иосифу Бродскому, Евгению Попову, Михаилу Рощину…Книга иллюстрирована редкими фотографиями.

Василий Павлович Аксенов , Виктор Михайлович Есипов

Документальная литература / Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное

Похожие книги

1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции
1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции

В представленной книге крушение Российской империи и ее последнего царя впервые показано не с точки зрения политиков, писателей, революционеров, дипломатов, генералов и других образованных людей, которых в стране было меньшинство, а через призму народного, обывательского восприятия. На основе многочисленных архивных документов, журналистских материалов, хроник судебных процессов, воспоминаний, писем, газетной хроники и других источников в работе приведен анализ революции как явления, выросшего из самого мировосприятия российского общества и выражавшего его истинные побудительные мотивы.Кроме того, авторы книги дают свой ответ на несколько важнейших вопросов. В частности, когда поезд российской истории перешел на революционные рельсы? Правда ли, что в период между войнами Россия богатела и процветала? Почему единение царя с народом в августе 1914 года так быстро сменилось лютой ненавистью народа к монархии? Какую роль в революции сыграла водка? Могла ли страна в 1917 году продолжать войну? Какова была истинная роль большевиков и почему к власти в итоге пришли не депутаты, фактически свергнувшие царя, не военные, не олигархи, а именно революционеры (что в действительности случается очень редко)? Существовала ли реальная альтернатива революции в сознании общества? И когда, собственно, в России началась Гражданская война?

Дмитрий Владимирович Зубов , Дмитрий Михайлович Дегтев , Дмитрий Михайлович Дёгтев

Документальная литература / История / Образование и наука