Читаем «Ловите голубиную почту…». Письма (1940–1990 гг.) полностью

Мне кажется, что состояние писателя, задумавшего новую вещь, можно сравнить с состоянием беременной женщины. Правда, женщина может точно сказать, как и благодаря чему у нее произошло зачатие. У писателя это может быть случайное слово, наблюдение, мысль, а дальше внутри писателя происходит таинственный и не очень понятный процесс созревания плода (произведения). Причем тут должно пройти тоже определенное количество времени. Лично для меня это было особенно характерно в молодости. К примеру, я решил написать повесть «Дым в глаза» в апреле 1958 года. Но несмотря на все мои титанические усилия и силу воли, я нацарапал двенадцать страниц – и дальше ни с места (потом эти 12 страниц я выбросил). Однако зачатие произошло. И вот спустя девять месяцев (!) в январе 1959 года я почувствовал предродовое состояние. Я тогда работал в газете на хорошей должности, но я подал заявление об уходе, ибо чувствовал, что мне надо немедленно садиться писать, и меня просто выпирало все наружу. Из газеты я не ушел, потому что мне предоставили отпуск на 1 месяц, и за этот месяц я стремительно написал повесть, объемом в 5,5 л. Видимо, за этот инкубационный период замысел мой выкристаллизовался, и оставалось только все написать на бумаге.

Точно так же произошло и с рассказом «Два года до весны» (который прилагаю). Помню, в конце 1960 года я с ходу написал несколько первых страниц, до момента прихода героя в библиотеку. Дальше дело застопорилось, я всячески занимался самоуничижением, заставлял себя работать – но ни с места. Но в конце лета 1961 г. я сел за стол и в несколько часов написал рассказ. И опять же ощущение – будто он уже родился, и оставалось только зафиксировать рассказ на бумаге.

Думаю, что в этих случаях все же толчок был скорее эмоциональный. К примеру, «Два года до весны»: «Т.Е. более отвратительного настроения, чем в эту осень, у меня не было». Я хорошо помнил свое настроение, которое потом передал своему герою, и вот этот эмоциональный мир молодого человека, попавшего в сложную и критическую ситуацию, послужил основой рассказа.

Но вот, допустим, рассказ «Поезд уходит» – это чистая работа мысли.

Следует добавить, что, работая над историческими романами – «Евангелие от Робеспьера» и «Сны Шлиссельбургской крепости», я, конечно, шел от исторического материала. Я погрузился в материал, документы, старался лучше понять эпоху, время, характеры своих героев, и так постепенно выкристаллизовался сюжет и идея романов. Правда, и тут были различия: в «Евангелии от Робеспьера» меня вела МЫСЛЬ, т. е. исследование революции вообще, как живого организма. Это меня интересовало больше всего. А в «Снах Шлиссельбургской крепости» исторический материал я «пропускал через человека», своего героя, Мышкина, сидящего уже десятый год в одиночной камере и измученного борьбой. Вероятно, в этой книге главным для меня была не столько мысль, сколько ИНТОНАЦИЯ.

Вообще, на мой взгляд, интонация – самое важное. Для меня основное – найти интонацию, а дальше все проще.

Итак, я, кажется, отвечая на один вопрос, попутно ответил и на большинство других.

Как я уже отмечал, неясное настроение, случайная фраза может служить толчком к работе. Музыка иногда как бы сопровождает отдельные эпизоды. Например, работая над «Робеспьером», я часто заводил для настроения Героическую (французскую) симфонию Бетховена. Но вот что касается «запахов», то с этим мне сталкиваться не приходилось. Наверно, Василий Павлович, по свойственному ему целомудрию, не включил еще один «компонент», а именно – женщин. Взаимоотношения с ними играют, на мой взгляд, первостепенную роль. Причем, чем хуже складываются твои взаимоотношения с женщиной, тем лучше для работы. А уж если «баб не видеть года четыре», то уж тогда такое вдохновение… Правда, для вещей, которые по нашей терминологии идут от «мысли», лучше спокойное состояние духа.

И последнее. Для меня лично большое значение играет мой жизненный опыт. Даже в исторических романах я как бы перевоплощаюсь в своего героя, и, вероятно, эти герои имеют какие-то мои личные черты, возможно, не всегда заметные и мне самому. Однако мне кажется, что чем дольше писатель работает в литературе, тем меньше он использует факты личной биографии, и все больше обращается к вымыслу. Видимо, в этом и проявляется опыт литератора.

Бесспорно, что при «смысловом побуждении» приходится собирать то, из чего при чувственном начале выбираешь.

Отдаю должное «профессорским» и аналитическим способностям Василия Павловича —

Анатолий Гладилин

21/ IV – 75 г.

<p>Валентин Катаев</p>

Дорогой Вася,

письмо Ваше получил. Вероятно, Вы догадываетесь, что каждый вопрос потенциально содержит в себе также и ответ; поэтому я обычно не принимаю участия ни в каких анкетах. Но Вам я постараюсь ответить, хотя, должен признаться, что Ваши вопросы во много раз превышают мой скромный интеллект.

Вы считаете каждое новое произведение как бы неким телом в пространстве. Вы спрашиваете: как из ничего возникает нечто.

Перейти на страницу:

Все книги серии Письма писателей

«Ловите голубиную почту…». Письма (1940–1990 гг.)
«Ловите голубиную почту…». Письма (1940–1990 гг.)

Самый популярный писатель шестидесятых и опальный – семидесятых, эмигрант, возвращенец, автор романов, удостоенных престижных литературных премий в девяностые, прозаик, который постоянно искал новые формы, друг своих друзей и любящий сын… Василий Аксенов писал письма друзьям и родным с тем же литературным блеском и абсолютной внутренней свободой, как и свою прозу. Извлеченная из американского архива и хранящаяся теперь в «Доме русского зарубежья» переписка охватывает период с конца сороковых до начала девяностых годов. Здесь и диалог с матерью – Евгенией Гинзбург, и письма друзьям – Белле Ахмадулиной и Борису Мессереру, Булату Окуджаве и Фазилю Искандеру, Анатолию Гладилину, Иосифу Бродскому, Евгению Попову, Михаилу Рощину…Книга иллюстрирована редкими фотографиями.

Василий Павлович Аксенов , Виктор Михайлович Есипов

Документальная литература / Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное

Похожие книги

1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции
1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции

В представленной книге крушение Российской империи и ее последнего царя впервые показано не с точки зрения политиков, писателей, революционеров, дипломатов, генералов и других образованных людей, которых в стране было меньшинство, а через призму народного, обывательского восприятия. На основе многочисленных архивных документов, журналистских материалов, хроник судебных процессов, воспоминаний, писем, газетной хроники и других источников в работе приведен анализ революции как явления, выросшего из самого мировосприятия российского общества и выражавшего его истинные побудительные мотивы.Кроме того, авторы книги дают свой ответ на несколько важнейших вопросов. В частности, когда поезд российской истории перешел на революционные рельсы? Правда ли, что в период между войнами Россия богатела и процветала? Почему единение царя с народом в августе 1914 года так быстро сменилось лютой ненавистью народа к монархии? Какую роль в революции сыграла водка? Могла ли страна в 1917 году продолжать войну? Какова была истинная роль большевиков и почему к власти в итоге пришли не депутаты, фактически свергнувшие царя, не военные, не олигархи, а именно революционеры (что в действительности случается очень редко)? Существовала ли реальная альтернатива революции в сознании общества? И когда, собственно, в России началась Гражданская война?

Дмитрий Владимирович Зубов , Дмитрий Михайлович Дегтев , Дмитрий Михайлович Дёгтев

Документальная литература / История / Образование и наука