Ловите конский топот

Дискуссия дискуссией, политика политикой, а народ-то гулял по-прежнему молодой, соскучившийся по компании себе подобных, разогретый напитками, запахом женских духов и блеском глаз. Соответственно, и девушки, умело выглядящие лет на двадцать пять, своих мужчин предпочитали тем, которые оказывали им внимание в «мирах пребывания». В согласии с известным правилом — на институтских вечерах пятикурсницы могли танцевать с первокурсниками, но без серьезных намерений. Редчайшие исключения только подтверждали правило.

— Ну и что у вас там? — спросила Ирина, когда мы на несколько минут уединились в глубине эркера, наслаждаясь льющейся из-за открытых створок прохладой.

— Не берусь сказать. Похоже, дед увлекся. Из чего могут проистечь самые неожиданные последствия. Но мы ведь уходим в любом случае, так? Зачем нам лишние, не наши заботы? Годик отдохнем, а здесь все, глядишь, само собой образуется.

— Давай на сегодня ни о чем таком больше говорить не будем? С утра — пожалуйста, а сейчас — разнузданный бал. Давно я так не веселилась. И неизвестно, когда снова все соберемся…

Тут она была совершенно права.

— Минут за двадцать до твоего возвращения здесь появился удивительно колоритный типаж, назвался управляющим замка, пожелал нам именно этого — веселиться и ни в чем себе не отказывать. Все в наших возможностях, стоит только приказать. Концертные программы, лучшие танцовщицы из самых знаменитых гаремов тысячелетия, стриптиз женский и мужской, для любительниц, в отдельном помещении… Оргии в стиле Калигулы и Каракаллы, можно посмотреть, можно поучаствовать… Напитки и алкалоиды всех стран и народов, если угодно — и планет…

Ирина смотрела на меня веселыми, но как-то чересчур веселыми глазами. По ним явно читалось, что она совершенно не против любого из предложенных пунктов.

— Что, прямо так и сказал?

— Приблизительно. За каждое конкретное слово я не поручусь, но по сути — верно.

— Вот сволочь Арчибальд! Это он сам так своеобразно развлекается…

— Ты с ним уже знаком?

— Иногда мне кажется, что знаком всю жизнь. Что и неудивительно. Если мы, условно, первый раз попали в Замок в восемьдесят четвертом, сейчас здешнее большинство — из двадцать пятого и дальше, внутри этого шестидесятилетнего зазора он мог делать что угодно. В том числе — соблазнять меня абсолютно ненужными в конце пятидесятых и начале шестидесятых мыслями, когда я в библиотеке, где моя тетушка была директором, с утра до вечера лазил по десятиэтажным полкам и читал черт знает что…

— И дочитался, — хихикнула Ирина, подхватила меня под локоть и снова потащила танцевать.

Хрен его знает, Арчибальда, может, он сюда веселящего газа напустил? Да у него и более эффективные средства есть, кто бы сомневался. Только меня отчего-то они не берут. Видать, нервный напряг дошел до точки срыва. А ребятам, может, и вправду стоит расслабиться как следует, отряхнуть, так сказать, со своих ног прах условностей? Завтра с ними легче разговаривать будет…

Стоп, стоп, братец, не берут, говоришь? Очень похоже, что берут, только по-своему!

Не вернуться ли сейчас в буфет, тряхнуть соблазнителя за лацканы смокинга и наглядно объяснить, чем человек отличается от…

От кого? Вдруг пришла отрезвляющая мысль. Жизнь, писал товарищ Энгельс, не более чем способ существования белковых тел. Если Арчибальд сейчас белковый, то — живой? А если кремнийорганический — то нет? Чушь собачья.

Вот «Манлихер» я оставил на столике, это напрасно.

Хотите, чтобы я потанцевал, да еще и вызывая восторг почтеннейшей, начавшей слетать с нарезов публики? Извольте!

— Танцуем «Семь-сорок»! Оркестр — урежьте!

Неизвестно откуда появившийся, натуральный оркестр Утесова тридцатых годов урезал. Не так мерзко и развязно, как в ранее упоминавшейся книге, но лихо и отвязано.

Наплясался я вволю, обучившись в двадцатилетнем возрасте в Одессе многим коленцам. Гибкости и дыхания хватало и сейчас, азарта, специальным образом перенаправленного — тем более.

Ирина мне не уступала, словно на Молдаванке родилась.

Провожаемые аплодисментами и восторженными криками, мы вернулись в тот же эркер. Я подвинул Ирине кресло, сел рядом, снова тормознул лакея. Брют из ведерка со льдом на мгновение перехватил глотку.

— И как?

— Великолепно. Давно я тебя таким беззаботным и раскованным не видела.

— Значит, на самом деле все заботы позади… Сейчас еще на несколько минут отлучусь — и все…

Ирина расцвела улыбкой и помахала мне рукой.

«Плохо, ох, плохо», — подумал я, ответно улыбнувшись.

Бывали и раньше такие моменты в жизни, хотя бы и в Никарагуа. Русские, кубинские, местные товарищи обожрались рома сверх человеческих возможностей, а у меня сторожевой пункт в мозгу бдит. Щеки уже почти парализованы, а если надо — строевой шаг могу изобразить и нагрянувшему начальству доложить как положено. Язык работает, мозги тоже. Разве что запах никуда не скроешь…

Наверняка Арчибальд с Антоном или Арчибальд персонально учинили такую волну беззаботности, накрывшую всех с головой.

Прощальный подарок или?..