Ловкачи

Мисс Флок хотя и была уроженка какой-то баварской деревушки близ Мюнхена, но щеголяла английским наименованием мисс, неведомо почему ей понравившимся и уж совсем к ней ни в едином отношении не подходящим. Этой особе было уже за тридцать лет, и что в особенности в ней занимало зрителей – это пропорциональность по росту ее сложения, хотя богатство форм, в отдельности взятых, могло бы строптивого человека повергнуть в самое ужасное настроение.

Пузырев выслушал добросовестно объяснение ее вожака, если можно так называть господина импресарио, эксплуатирующего сию бабу-колосса, причем узнал и сколько она ест, и сколько пьет, купил даже ее фотографический портрет, а дальше все-таки не знал, куда ему деваться?

Обедать было рано, других зрелищ до семи часов – начала спектаклей – тоже не предвиделось, и он снова слонялся по тротуарам, не зная, куда идти и где найти себе то вознаграждение за долгие лишения, о которых мечтал еще накануне. И все-таки он еще не хотел сознавать, что ему скучно и что нет ничего глупее в мире человека, с утра до ночи слоняющегося по улицам в поисках одних только развлечений.

Между тем в Варшаве и не думали отвечать на его телеграмму.

Взглянув на визитную карточку Мирковой, принесенную фактором Леберлех, Хмуров, разумеется, тотчас же помчался в «Европейскую гостиницу». Приезд Зинаиды Николаевны его более пугал, нежели радовал, но, давно приучив себя к разыгрыванию комедии, он сумел настроиться восторженно к моменту первой встречи с нею.

Он бросился к ней, готовый ее обнять, но она удержала его движением руки. Тогда он понял это за опасения, как бы кто из слуг сюда не вошел, и ограничился тем, что уловил протянутую руку и стал покрывать ее поцелуями. Но и руку она отняла, хотя и без гнева.

Наконец он сел, и тогда, видимо побеждая и свое волнение, Зинаида Николаевна спросила его:

– Догадываетесь ли вы, зачем я сюда так внезапно приехала?

Он продолжал играть ту же роль и так же восторженно отвечал:

– Вас привел сюда добрый гений любви! Вы чувствовали, что дольше нам в разлуке не прожить…

Она точно всматривалась в него с некоторым удивлением. Ей точно хотелось проникнуть в сокровеннейшие тайны его мысли. Она искала, как лучше приступить к вопросу, и, помолчав немного, еще спросила:

– Вас по отношению ко мне ничего не тревожит, не беспокоит?

Не задумываясь, он ответил:

– Ничего!

Еще удивленнее раскрыла она на него свои прекрасные глаза. Тогда он добавил:

– Я вас вижу перед собою, Зинаида Николаевна, слава Богу, в добром здоровье, а еще главнее того – вы снова передо мною! Вот все, что пока я в силах понять. Дайте мне насладиться этим первым номером вернувшегося ко мне счастия…

Но она перебила его:

– Я была вынуждена приехать сюда по важному делу, – сказала она.

Он же все еще не понимал и продолжал свое. Сделав над собою неимоверное усилие, Миркова продолжала:

– Вас обвиняют, Иван Александрович, в самом возмутительном обмане…

Тогда он сразу побледнел.

– Я не нашла ничего лучшего, – прибавила Миркова, – как немедленно приехать сюда и лично вас обо всем расспросить.

Эти последние слова значительно смягчили в сознании Хмурова смысл первых. Он сразу подумал, что если она готова его выслушать, то сама жаждет оправданий, а раз ему предоставлено будет право говорить, то уж он сумеет себя отстоять, по крайней мере, в глазах любящей женщины.

Молнией пронеслись эти соображения в его мозгу. Вскинув на Миркову смелый и даже вызывающий взгляд, Иван Александрович спросил:

– Скажите, в чем меня обвиняют, и, конечно, я отвечу вам с полной откровенностью, потому что перед вами душа моя и совесть в равной степени безупречны.

Но бедной женщине не так-то легко было приступить к делу. Он же имел еще достаточно наглости, чтобы ободрять ее.

– Говорите смело, Зинаида Николаевна, – продолжал он, – поймите, что я жажду вывести вас из каких бы то ни было сомнений.

Она вдохнула.

– Ответьте мне только на один вопрос, Иван Александрович.

– Хоть на сто!

– Правда ли, что вы женаты?

– Правда, – сказал он твердо, хотя и подумал про себя: «Так вот оно что, дошла-таки до нее эта история».

Она смотрела на него не то с ужасом, не то с укором. Дивные глаза ее отуманились глубокой грустью. Она не была в силах вымолвить ни единого слова упрека…

Он понимал ее состояние и заговорил горячо, как бы с увлечением.

– Да, к несчастью, это правда. Я действительно женат, но давно был вынужден порвать с женщиной, с которой я теперь, да и всю жизнь буду глубоко сожалеть, что когда-либо встретился. Но разве это хоть сколько-нибудь ослабляет мое чувство безграничной и прочной любви к вам? Разве препятствие к счастью уничтожает самое желание достигнуть этого счастья? Нет, Зинаида Николаевна, я жизни не понимаю более и не признаю без вас, и если я временно должен был удалиться, то именно с целью упрочить мое будущее счастье с вами. Я здесь хлопочу о разводе!

Он придвинулся к ней и попытался взять ее руку, но она не допустила его до того и, резко отодвинувшись, сказала: