Ловкая бестия

«Если раньше это было аксиомой, то теперь я нуждаюсь в ее доказательствах, — продолжала я свои размышления. — После того, что я узнала и чему научилась, все это стало для меня чем-то пресным. Я не знаю, хорошо это или плохо, но я знаю, что есть другая, жестокая и беспощадная жизнь, которой я должна посвятить свое будущее. И эта незаметная большинству людей борьба, в которую я скоро включусь, и обеспечивает их стабильный быт».

Тогда мне не казалось, что в этих суждениях есть что-то высокомерное.

Наоборот, я чувствовала своего рода смирение от того, что я, столь много знающая и понимающая в жизни, в той ее стороне, что скрыта от взглядов обыкновенных людей, общаюсь с ними как с равными.

Хотя, чего уж греха таить, я не упускала момента вынести суждение о том или ином человеке, подметить его слабости и смешные стороны и все это заносила в свой банк данных. Эта внутренняя работа шла почти автоматически, просто я уже привыкла так смотреть на мир.

Отцовские сослуживцы, даже те из них, что помнили меня с детства и, казалось бы, стали почти родными людьми, воспринимались мной подчеркнуто отстраненно, как объекты для изучения.

И, как это ни печально, я нашла, что моя подруга детства Саша — та самая, с которой мы как-то раз нарушили границу военной базы, чуть не вызвав скандал, — теперь тоже воспринималась через призму приобретенного мной опыта. Я видела перед собой не очень умную, слегка усталую от работы женщину, не очень счастливую в браке, все мысли которой были направлены на ремонт да на то, чтобы скопить деньжат на автомобиль для поездок на дачу.

Разумеется, я не подавала вида, что «произвожу сканирование человеческого объекта», и старалась вести себя как можно естественнее. Разумеется, мне это вполне удавалось — недаром я получила в свое время высший балл на спецкурсе актерского мастерства.

Впрочем, такое раздвоенное существование доставляло мне немало хлопот.

Если в учебных условиях все это было теорией, подкрепленной практическими упражнениями, то в обыденной жизни такой подход как бы сразу зачеркивал саму возможность простого человеческого общения.

«Неужели я настолько глубоко запрограммирована? — думала я, пожимая руку старичку соседу из квартиры на первом этаже и выслушивая его комплименты в свой адрес. — И я теперь больше никогда не смогу просто говорить, слушать, обмениваться мнениями?»

Так не выходило ли, что я ограбила сама себя, согласившись на тот тип мышления, который предложила мне учеба в разведподразделении?

Но все эти сомнения мгновенно улетучились после того вечернего разговора с отцом.

Он пригласил меня в свой кабинет и, усадив меня на диван (я мгновенно отметила, что мое тело, оказывается, помнит вот эту ложбинку между валиком и сиденьем, там еще впивалась в бок пружина, если слишком навалиться), стал прохаживаться по комнате, то и дело открывая и закрывая крышечку своих старинных круглых часов.

— Женя, ты теперь взрослый человек, — начал он неожиданно глухим голосом, — и я уверен, что ты правильно отнесешься к моему решению.

Пока что я смогла уловить в интонации отца какие-то новые нотки и продолжала вслушиваться до тех пор, пока мне не стало вдруг ясно — он боится меня! Я удивилась — с чего бы это? Но продолжала слушать, уже четко отмечая про себя не только смысл его слов, но и мелодию его голоса. И эта мелодия мне совсем не нравилась…

Это может показаться странным, но человек, не обученный специальным приемам, в принципе не может притворяться. Он обязательно выдаст свои подлинные чувства, и это наиболее характерным образом проявляется именно в голосе, в той неповторимой, слегка чужой интонации, которая мгновенно «засекается» подготовленным слушателем. О многом, конечно, могут сказать и мимика, и жесты, но сигнал всегда подается голосом.

— Я уже немолодой человек, — продолжал отец, равномерно вышагивая по кабинету, — и у меня впереди не так много лет. Я знаю, что ты была очень привязана ко мне в детстве, и хочу верить, что наши добрые отношения сохранятся и впредь…

И тут я мгновенно все поняла. Я уже знала, к чему он клонит, но это казалось мне настолько чудовищным, настолько непохожим на моего отца, что я отказывалась верить в свою догадку.

— Наверняка для тебя не было тайной, что мы с мамой жили душа в душу. Но, Женя, ты понимаешь, что человек не властен над своими чувствами…

«Вот как? — удивилась я. — А в разведподразделении меня учили прямо противоположному. Впрочем, продолжай, а я постараюсь доказать тебе на деле, что я могу управлять своими чувствами. Иначе я просто бы разнесла тут все в щепки за пять минут».

— Буду прям, — наконец выдохнул отец, как будто бросался с горы в бурную холодную реку, — я решил связать свою судьбу с другой женщиной.

Он посмотрел на меня, словно бы искал поддержки своим словам, хотя бы кивка.

Но я продолжала сидеть молча. Отец нашарил на столе одну из своих трубок и стал методично набивать ее голландским табаком.