– Здравствуйте. – Машин затылок тронул холодненький спрут девичьего древнего страха. Залезать в кабину к ханыге-дальнобойщику, к мутному, взрослому парню в компании с Шалтаем, которого она толком-то и не знала. Куда они ее сейчас увезут?
– По коням? – весело провозгласил Шалтай и плюхнулся на сиденье рядом с Машей. Когда их бедра плотно соприкоснулись, спрут отклеился от ее шеи и улетел в маленькую треугольную форточку, открытую рядом с торпедой и пропускающую внутрь салона огурцовый майский воздух.
– Меня Евгений звать, – сказал капюшон, когда они тронулись.
– Маша, очень приятно.
– А это Вова, – усмехнулся Евгений. – Мой падаван.
– Эй! Непонятно еще, кто тут чей падаван! – отозвался Шалтай.
Сегодня его лицо, жесты и вообще весь образ отличался от привычного Маше, надменного и отстраненного от других. Голос звучал радушно.
– Давно так работаешь? – спросила она.
– С девятого класса, как в техникум поступил. Платить за учебу чем-то надо.
Маше хотелось спросить, почему за учебу не платит его мама, но она не осмелилась это сделать.
– Смены по утрам, с шести и до девяти, до пар управляюсь. Но на этой неделе все пошло кувырком из-за того, что я много отпрашивался.
Они подъехали к одному из светлых и ампирных зданий, которыми славится Малая Охта. Около высокой арки гнездились целых три бачка. Шалтай резко распахнул дверь.
– Идешь?
Маша конечно пошла. Жека расслабленно откинулся на спинку сиденья и зажег сигарету. На улице Шалтай пристегивал механизм кузова машины к крепежам на бачке. Когда все было готово, кулаком в перчатке бил по кузову. Очевидно, в этот момент Жека нажимал на какую-то хитрую кнопку, механизм тут же поднимал бачок высоко над их головами и потрошил его. Из бака летели синие и черные пакеты, пластик, консервные банки, тряпки, лилась желтоватая мутная жидкость. Все это грохалось в кузов с задорным стрекотанием, и начинало вонять чем-то кислым.
– Блюз мусорных баков, – улыбнулся Шалтай. – Консервные банки вступают как бас. Всегда вовремя.
– Неплохо.
– Не говори. Потом под душем два часа отмокаю. – Он дернул бровями. Из кузова выпрыгнула и пушистым шаром прокатилась по Машиным кедам черная крыса с лысым розовым хвостом. Маша даже не успела взвизгнуть, а только отпрыгнула.
– Ха! Их тут полно. Привыкнешь после третьей.
В кабине Маша тревожно оглядела свои кеды.
– Крысы это детский сад, – со знанием дела усмехнулся Жека. – Пусть Вова тебе расскажет, что мы иногда находим… Жмуров, для начала.
– Жмуров?
– Не знаешь, что такое жмур? Жмурки-то смотрела? Их заворачивают в ковры и выбрасывают в помойки. Вовка не даст соврать.
– Да не пугай ты ее!
– Может, и сейчас там кто-то притаился. В кузове. Кто-то живой еще… Хочешь проверить? А, Мария?
– Какая жесть!
– А чего ты хотела? Только сиропную сторону жизни наблюдать? Собачек, кошечек и цветочки? Ты кидаешь мусор в помойку и не думаешь, куда он держит путь дальше. А там целая тайная мусорная жизнь… Я из мусора гербарий собираю.
– Заткнись, Жек, а?
– А чего такого? Может, девушке интересно?
– Что тут интересного? Дрянь одна. Я на прошлой неделе поскользнулся и в бак упал. – Он повернулся к Маше и неловко положил руку на спинку позади нее. – Пришлось шастать по поликлиникам. Отходы человеческого существования. Омерзительные. Как и сами люди. Человеки.
– Не любишь ты, Вовка, людей.
– А за что мне их любить? Мне никто из них ничего хорошего не принес. Родители слабаки. Отчим быдлоган. В техникуме порядки как на зоне… И все это люди. Только музыка меня спасает.
Через час Жека высадил их на Большой Пороховской улице.
– Мне бы домой заскочить, ополоснуться по-быстрому. К себе пригласить не смогу, там мама с мелким братом. Тут кафе есть, возле магазина, там можно кофе выпить.
Когда он зашел за ней через пару десятков минут, она допивала второй чай.
– Шокирована моей работкой?
– Есть немного. – Маша наматывала шарф. Ей показалось, что от одежды тянет мусорным ведром. – Крысы страшные… Но мне кажется, любая профессия достойна уважения. Особенно в нашем возрасте.
– А ты уже работала где-то?
– Чуть-чуть. Летом после девятого. Секретарем.
Они брели рядом по широкому слабоосвещенному проспекту.
– От меня пахнет помойкой?
Маша приблизилась к нему. Пахло только терпким парфюмом с нотками дерева.
– Вкусно пахнет.
– Правда?
Маша кивнула. В ее голове копошилось множество вопросов, которые хотелось задать, но это было явно не в тему.
– Смотри, – он остановился и показал на бежевое элегантное здание с высоченными колоннами, – это пленные немцы строили. А еще тут парикмахерская, куда я хожу.
Маша поглядела на здание, а он приблизил лицо, так что она не успела ничего понять и прочувствовать, и вжался губами в губы Маши. Она приоткрыла рот и подалась ему навстречу. Он взял ее за шею.
Ночью Маше снилось, как она тонет в кузове мусорного грузовика, в стаканчиках из-под сметаны, вате из матрацев, бутылках, шприцах и бесконечных картофельных очистках. И этот мусор пах леденцами и мороженым, Маше хотелось слиться с ним, пока она уходила в него все глубже, а дно так и не приближалось.