Ловля собак

После долгих и крепких объятий, он встал напротив меня и, шатаясь, торжественно вручил мне открытку, я развернул ее и прочитал: «Прошу, оставайся и дальше способен играть в игры», а ниже был нарисован черной тушью, нарочито небрежными линиями высокий нескладный человек в ошейнике, с болтающимся позади поводком, человек, отчаянно бегущий за маленькой собачкой. Всегда праздничные открытки, нарисованные его собственной рукой, вызывали слезы, вот и сейчас я почувствовал, как защипало в глазах, и крепко обнял Георгия.

– Торт готов к употреблению, прошу всех подходить с тарелками и наслаждаться, а избранных умоляю откупоривать! – своим глубоким басом пророкотала Собака, хлопнуло сразу три бутылки шампанского и вместе с ними подвешенные под потолком хлопушки, рассыпав конфетти ровным кругом на полу. И грянул веселый вальс.

В дальнем углу стояло фортепьяно, играл сам Дмитрий Дмитриевич, этот замечательный композитор. Он как будто почувствовал мой взгляд, повернул голову и улыбнулся мне……..

………………………………………………………………………………………………………………………………………..
Странную вечеринку устроила Собака на мой день рождения, к мясным закускам, красному вину и прочим весомым вещам перешли только после того, как съели сладкий торт и выпили шампанское.
От шампанского и вина я развеселился, мне очень хотелось пообщаться с кем-то очень душевно, поговорить о чем-то важном для обоих. Все уже разбрелись по разным концам обширной комнаты, видимо, единственной в домике, стояли плотными кружками и что-то обсуждали, где-то стали откупоривать коньяк, где-то взялись уже за водку. Я стоял в растерянности и думал, к какой же компании мне присоединиться, думал, и понимал, что ни к одной из них по-настоящему не принадлежу, везде буду, по большому счету, лишний. Вдруг меня пронзило, как будто вьюга распахнула окно и залетела в комнату, пронзило чувство безмерного одиночества: я ни на кого не похож, у меня просто нет аналогов, как на меня нужно реагировать?
Я очень хотел уйти от этих мыслей, они могли заставить меня сейчас, посреди праздника, молча уйти, никому ничего не объясняя. И неожиданно нашелся способ уйти от них. Около столика с салатами стоял сутулый официант, ему на вид было лет шестьдесят, и в одиночку нализывался вином: наливал из бутылки в бокал, выпивал, не отрываясь, наливал снова.
Прихватив свой бокал с остатками вина, я подошел к нему и заговорил, как мне казалось, на тему, для нас обоих важную, способную нас объединить, сплотить:

– Знаете, я вас очень часто вижу в совершенно разных кофейнях и ресторанах, это наверняка не случайно. Всюду вы сутулитесь и всегда появляетесь в моменты, когда реальность передо мной начинает плыть и клубиться дымом. И я никак не могу понять, в чем дело. Скажите, что вы обозначаете?

Тут на меня накатил еще больше страх одиночества и непонимания: официанта, судя по мимике, до глубины души оскорбили мои слова:

– Я, с вашего позволения, – начал он холодно, – ничего не обозначаю, не символизирую и не олицетворяю… Понятно? – добавил он с раздражением, взгляд у него был такой, как будто он собирался врезать мне по зубам.

– Подождите, но ведь вы необычны, – я попытался заслужить его дружбу лестью, – вы не просто какой-то человек на фоне, вы красной нитью проходите через мою жизнь последних недель. Кроме того, каждый день утром вы бываете молодой, а потом в течение дня стареете, так что ночью уже с трудом держите поднос и, кажется, вот-вот развалитесь.

Я замолчал, чувствуя, что наговорил лишнего, и вместо комплимента получилось оскорбление.