Ловцы человеков

Два старика, завершая земной путь, по-разному проживали последние дни свои.

Чего ты еще ищешь какие-то ответы в своей книге жизни, прочитав ее полностью? Ты уже почерпнул всю возможную мудрость! – спросил одного другой.

– Мне она всегда давала только новые вопросы. – ответил тот. – Узнав что-то, я понимал, что мои знания – ничтожная доля от возможных, как горсть листьев – ничтожная часть всей листвы леса. Поэтому я всегда с радостью жду нового дня – он даст мне новую пищу для разума, чтобы я смог увидеть в странном – необходимое, в жестоком – справедливое, в удивительном – простое… Замкнувшиеся же в готовых суждениях становятся стариками смолоду. А мудрый человек должен жить в ладу с этим миром и, свободно странствуя в нем разумом, не обижаться на его жестокость. И как мир вокруг каждый день начинает новую жизнь, так и мудрый человек каждый день может начать новую жизнь.

***

Вечером в ближайшую субботу Игорь сидел в одной лодке с тем человечищем, с которым его тогда обещали познакомить.

Дорога, как обычно, заняла несколько часов – перелет куда-то в северную сторону и вот вертолет, поскользив над извивающейся черной лентой реки, сел на луговине между мрачным лесом и деревней. Вертолет уже поднялся и улетел, а на этой луговине все неслись волны по высохшим травам – на заливных лугах вдоль северных рек трава даже поздней осенью не рассыпается на земле от долгой летней жизни, как на юге. Травы стоят в своем полном росте, высохнув в самый момент своего величия, и всю осень, пока их не сломит снег, качаются тоскливыми волнами, словно вышедшая воевать рать из высоких, еле стоящих на ногах стариков.

Деревня стояла вдоль реки, в паре сотен метров от ее излучины. Домишки не были выстроены в стройный ряд, а по манеру, который встречается в северных лесных поселках, были повернуты окнами к югу, но раскиданы даже не в шахматном, а каком-то совсем непонятном порядке. Словно давние их строители руководствовались в выборе места стремлением не мозолить глаза соседям, да и лишний раз самим не разглядывать близко тех, кто идет по своим делам с одного края деревни на другой. Да и окна почти все были закрыты ветками рябин и черемух.

Когда тот, кто пригласил Игоря, подвел его к одному из почернелых домиков, густо оплетенному спереди зарослью шиповника и черемухи, и постучал в двери на сколоченном из распиленных вдоль бревнышек крыльце, навстречу вышел невысокий кряжистый седобородый старик.

– Никита Севастьянович, будь здоров, возьми вот товарища с собой на реку. Мы пока на охоту в лес уедем до темноты, а он пусть с тобой побудет, потом в наш теремок придет.

Старик кивнул:

– Будем здоровы…

…– Сиди, из лодки не выскакивай, – произнес старик, когда Игорь сделал какое-то неловкое движение, и лодка качнулась. По черной окаменевшей на безветрии воде омута плавно потекла в стороны круговая волна. Старик поддернул своей удочкой, выбрал леску, снял с блесны трепещущего окуня, бросил его в мешок, а блесну обратно в воду. Огладил рукой бороду, перевел взгляд на Игоря и начал рассказывать:

– А вот мы однажды в такую же холодную воду ночью из лодки выскочили в давние годы. Охотились с братом на уток вдвоем осенью на озерах около реки, мотор на лодке у нас тогда поломался, так мы от поселка на веревке другой лодкой попросили поднять нас против течения до места. После, думаем, к поселку и по теченью спокойно на веслах спустимся. Река там по пути как раз огибает Красную гору, лесом заросшую. Самая высоченная гора в округе, не зря на ней в ту пору как раз недавно поставили первую телеретрансляционную вышку…

Старик не был искусным рассказчиком, но говорил просто и образно, и за скромным описанием вставала красочная картина.

– Я тогда второй раз в жизни сильно испугался. Первый такой испуг в детстве был.

– Тогда уж начинайте с него.